Негодует Золя и по причине скорой забывчивости о прочитанном. И ладно бы забыто содержание: нельзя после вспомнить о действующих лицах. Забываются персонажи. Они существуют лишь в момент чтения, исчезая из памяти по завершении знакомства с книгой. Была бы вообще необходимость о них помнить, учитывая стремление Стендаля испытывать каждое действующее лицо, превращая жизнь литературного героя в череду с неба упавших на них проблем.
В чём же причина негативного отношения Золя к Стендалю? Она непонятна. Поскольку Эмиль всё-таки признавал его важность для литературы Франции. Стоит предположить, что тут необходимо говорить о личном восприятии Эмиля, подходившего к чтению его произведений с позиции обыкновенного читателя. Стендаль не нравился не из-за романтизации произведений, ибо речь должна идти о пустоте наполнения. Тогда почему цикл статей помещён в сборник «Романисты-натуралисты»?
Непосредственно о Стендале Золя начал писать относительно поздно. Он уже рассказал о многих, кто тревожил его душевный покой. В числе незатронутых вниманием остался и Стендаль, рассматриваемый с позиции наработанного критического опыта. Проблема ведь в том, что бесполезно пересказывать произведения Стендаля, находя в них цельное зерно, либо соотнося с личностью писателя. Ежели на страницах вздор, то его ни с чем не соотнесёшь. Благо Золя не знал, каким образом извратят литературу его непосредственные потомки, отказав натурализму в интересе читателя, вернувшись к тому самому построению сюжета, который использовал Стендаль.
Художественная литература никогда не придёт в равновесие. Она будет подвергаться различным представлениям о ней и не достигнет единого мнения. О Золя в той же мере будут в будущем судить со слов других.
Гюстав Флобер как человек (1880)
В 1880 году Гюстав Флобер умер. Кем же он был? Эмиль Золя решил написать цикл статей, ныне знакомых нам по сборнику «Романисты-натуралисты». Современники не ценили Флобера. Город, где он жил, не знал кого хоронили. Зевакам бесполезно то было объяснять. А ведь Флобер — основатель нового понимания литературы. Ему хотелось видеть книгу в качестве законченного произведения, в котором всё имеет значение. Каждой букве и каждому знаку препинания отводилось место, звучание слов и предложений должно было ласкать слух, а не обозначать некое описание. Таков был Флобер, и потому трудно его было понять тому, для кого словосочетание «художественная литература» несёт всего лишь обозначение беллетристики.
