Только и есть одно средство выйти из этого положения: это — зарыть куда-нибудь деньги и бумага. Если бы он очень захотел, то его не нашли бы ранее пяти добрых минут. У него есть время…
Он уже спустил свою одежду и приготовился расстегнуть кожаный кушак, под которым были спрятаны двадцать пять тысяч франков в золотых свертках, полученные от Савари. Его ножик лежал раскрытым на мху, чтобы вырезать квадрат земли, в который он запрятал бы свой подозрительный багаж. Но он внезапно остановился. Ему пришла мысль, заставившая его улыбнуться…
Теперь его ножик послужил ему для другого. Он быстро обрезал им половину полы сюртука. Одним из обрезанных кусков он обернул шею до подбородка. Таким образом образовался высокий воротник сурового вида. Второй отрезанный кусок он разделил на две одинаковые части и обернул их вокруг ног, прикрыв таким образом свои серые чулки. Свою помявшуюся во время бегства шляпу он превратил в фуражку, а рыжие волосы прикрыл черным париком, а подзорную трубку забросил в кусты. Затем с ловкостью обезьяны он начал скользить от дерева к дереву. Теперь он направлялся не на восток, как раньше, в сторону, где было слышно менее шума, а, напротив, в ближайшую от дороги сторону, откуда слышались суматоха и топот многочисленных ног. Он выбрал прекрасный момент, так как квартирмейстер-гусар, внезапно заметив в нескольких шагах от себя бедняка, с испугом смотревшего на солдат, вскричал:
— Эй, человек! Мы ищем штатского с волосами цвета моркови и в серых чулках. Не видели ли вы его случайно?
Человек отвечал, снимая фуражку, на французско-немецком говоре:
— Nein, montsir offitsir, rien fu. (Нет, господин офицер, ничего не видел).
Некоторые из солдат стали насмехаться над его произношением. Он представился разгневанным и удалился, прихрамывая.
Пять минут спустя все затихло; он более ничего не слышал: он был спасен!..
Он был спасен, но он очень устал!
Приходилось ли вам когда-нибудь встречать на краю дороги одну из жалких бродячих собак, облезлую, грязную, тощую, безобразную и дикую. Может быть, она не злее других, но отталкиваемая всеми, колоченная мужчинами, побитая детьми, она имеет вид, как будто всегда просит милостыню. Когда ей приходится по дороге отведать зубов откормленных крестьянских и фермерских псов, то после этого ее найдешь сидящей на пыльной дороге, упорно зализывающей жгучие раны, которые нанесли ей же подобные. При вашем приходе она прерывает свою работу и подымает голову, с беспокойством следя за вами взглядом. Но в нем, однако, может быть, нет ничего другого, кроме страха. Затем, успокоенная на несколько минут, измученная длинным путем и постоянным голодом, без хозяина и пристанища, она свертывается, сближает лапы, опускает хвост, кладет морду на свои когти и засыпает, т. е. обедает.
