— И он все потерял?
— Да.
— А Мартино пытался помочь твоему отцу?
— Он испробовал все. Так же как и все остальные. Они с братьями выливали содержимое бутылок с алкоголем в раковину. Прятали их. Разбивали их. Нико каждый вечер перед тем, как отправиться на вечерние курсы, провожал отца на собрания анонимных алкоголиков. Но ничего не помогло.
— А когда Мартино взял вас под свое крыло?
— После похорон отца, потому что при жизни тот чувствовал себя слишком униженным и отказался от его помощи. Как ты уже могла понять, у них были непростые отношения.
— А мне иногда кажется, что отец отдалился от меня после смерти матери потому, что я слишком напоминала ее. Мы были зеркальным отражением друг друга, она и я.
— Ты не должна принимать его поведение на свой счет, — решительно возразил Лаззеро, сжав ее пальчики. — Люди вязнут в собственной скорби. Создается впечатление, что они погружаются в нее настолько глубоко, что не могут выбраться. Они пытаются, их голова появляется на поверхности, но им не хватает сил сделать последние несколько шагов.
— Твой отец не смог выбраться?
Лаззеро молча кивнул. И впервые в жизни он понял, как злится на отца за то, что он, который всегда был супергероем в его глазах, не смог найти в себе силы справиться с недугом, разрушившим жизнь его детей. Отец оказался настолько эгоистичным, что возложил свою скорбь на их хрупкие плечи. А еще он злился на тех, кто создавал культуру безрассудной жажды наживы, перед искушением которой не устоял его отец.
— Ты не должна винить себя. Это твоему отцу следовало заботиться о тебе и поставить твои нужды на первое место.
— В том, что касалось денег, он так и делал.
— Но ты нуждалась также в моральной поддержке, такой необходимой для пятнадцатилетнего ребенка. А он не справился со своими обязанностями.
— Может, от меня он тоже не получал того, в чем нуждался. Он был таким потерянным. Я не знала, что делать, и думала, что, если я хоть как-то помогу ему, он изменится. Перестанет быть наполовину живым. Словно его здесь нет.
На ее глазах заблестели слезы, окончательно лишив его самообладания.
— Кьяра, — прошептал Лаззеро, притягивая ее к себе и уткнувшись подбородком в ее макушку. — Дело не в тебе. Ты не можешь силой сделать его счастливым. Он сам должен найти свое счастье.
— А если у него не получится?
— Значит, ты сделала все, что могла.
Он думал, что Кьяра высвободится из его объятий, что было бы разумным поступком, если учесть влечение, которое они испытывали друг к другу. Но она лишь вздохнула и прижалась к нему еще крепче. Лаззеро ощущал кожей ее мягкие шелковистые волосы, пахнущие жасмином, и ему было так хорошо в окутавшей их темноте, что он впервые в жизни даже не пытался подобрать слова, чтобы выразить свои чувства.
