— Огня дайте больше! — крикнул прислужным Добуж. — Поглядим на этого красавца.
Осветили чертог. Постепенно стих шум. Озверевших выжлецов пинками вытолкали вон.
— Скажите! — послышалось среди гостей. — Не из тех ли он диких, что праздно по лесам шатаются да поедают лошадей, нагие и ростом великие?
Все столпились вокруг смерда, плотным обступили кольцом, опьяневшие, развязные. Разглядывали, щупали, открыто восторгались. Указывая, совали пальцами в лицо. А некоторые и кулаком норовили ударить смерда, однако отодвигал он таких от себя тяжёлой пятерней.
— Что содеял этот пришлый смерд? — спросил Келагаст.
Выступил в круг один кольчужник-градчий, ответил риксу:
— Он троих твоих людей, господин, в нижнем граде ручищами помял. Они, дескать, его в лесу за медведя приняли, стали собаками травить да хотели рогатиной взять из-под валежины. Поранили только и бежали. Но он их в граде догнал, когда с псами кончил.
— Валежник по нему самый дом! — сказал Добуж.
Захохотали все пьяно, безудержно.
— Почему в берлоге сидел? — довольный забавой, спросил Келагаст.
— К тебе, господин, под руку селиться шёл, — хмуро ответил смерд, — да яма подвернулась, ночевать залёг ещё засветло. В одёжке такой не хотел под твой взор являться. А тут с выжлецами на меня. Да рогатину суют. Озлился... В злобе-то я и память теряю, всякое сотворить могу.
— Имя хоть помнишь своё?
— Тать.
— Тать? — удивился князь и добавил: — И берлога жильё по тебе, и имечко по образу подобрано.
— Прозванье это, господин, сызмальства.
— Что ж ты! С малолетства шалишь, покой добрых людей смущаешь?
— За силу свою прозван. Я ведь шкуру эту с медведя голыми руками содрал — с живого почти.
Опять раздался общий смех, но уже слышалось в нём и одобрение.
— Так, позабавились! — осадил Келагаст и с внезапной угрозой вновь приступился к смерду. — Как наказать тебя за побитых людей?
— Могу отслужить тебе, как того сам пожелаешь. За тем и шёл. И градчих твоих по пути пожалел, не тронул. А и их помять мог, поймай меня потом. Считай, сам пришёл. Дело же умею любое. Отслужу, не пожалеешь.
— Что же умеешь ты, такой? — удивился рикс.
— Всё могу, во всём искус имею, а особо могу правду говорить. Не любят её, боятся, и мне за неё повсюду ужиться не дают. А правда — она есть главное! За неё и жить, и умирать одинаково ценно. Но одни не знают правды и говорят, другие знают, а говорят иное, третьи, зная хорошо, молчат, плутуют или боятся. Я не боюсь.
Отошла Келагастова угроза. И другие слушали внимательно.
