* * *
— Советую тебе больше тут не появляться. — тряся пористыми щеками, похожими на огромные фрикадельки, и брызгая слюной шипела Марина Александровна, которая в ресторане была «за главную».
— И не собираюсь. — самодовольно фыркнула Ксюша, демонстративно обмахиваясь «веером» из зарплаты, которую ей только чудом удалось выманить.
Её вдруг уволили, не удосужившись объяснить причину. Спорить бесполезно, да и не хотелось тратить нервы попусту — не так уж она любила свою работу, успевшую набить приличных размеров оскомину. А вот попытки обдурить с зарплатой пресекла со скандалом: и так ведь теперь непривычно нищая.
Были, конечно, свои догадки насчёт причин: скорее всего, как-то пытался подгадить богатенький бывший с его уязвленным самолюбием брошенного плейбоя.
Ксюша бросила его неожиданно для самой себя, спустя буквально пару дней после «возвращения». Она совсем не любила его, а его отношение к себе не всегда понимала, оно было больше похоже на жажду безраздельного обладания (что сопровождалось постоянными беспричинными сценами ревности), нежели на какую бы то ни было любовь, но к замужеству, казалось, была готова. Что оставалось? Не возвращаться же к вечно пьяным родителям, которым она вообще не нужна. А чувства — кому они интересны, если жить не на что?
И всё-таки хотелось верить. Хотелось увидеть хотя бы мельком, что где-то есть нечто, стоящее намного выше врождённого человеческого эгоизма, грязи, приземлённых забот, холодного разума и любых целей. Потрясающая первородная сила, способная изменить природу вещей, сила, потребность в которой проросла невидимыми корнями в души.
И она видела. Там. Параллельно с ужасами и странностями того мира, пролетая над маленькими селениями, любопытно заглядывая в окна и мельком наблюдая с высоты, видела, слышала, ощущала эту силу. Незримая, она была повсюду: в улыбке ребёнка, обрадовавшегося кукле, которой папа сделал своими руками, а мама сшила платьице; в тихом шепоте воина, умирающего с именем возлюбленной на устах; в верности женщин, готовых годами ждать возвращения мужей; в двух деревьях, в которые обратили боги старика и старуху, взамен на гостеприимство попросивших только одного — позволить им умереть в один день успеть сказать последнее «прощай». Везде. Даже там, где меньше всего ожидаешь.
Если верить мифам, Любовь — первое, что породил Хаос. Первое, что дал ещё не рождённому миру. А значит, Любовь древнее мира, древнее обмана, древнее жизни и смерти. И справедливости тоже, поэтому законов у Любви нет никаких. Кроме, пожалуй, одного: тот, кто ухватил взглядом хотя бы её тень, никогда не отделается от жажды увидеть её во всей красе.
