Пока мы были свидетелями этого душераздирающего зрелища – крохотные младенцы корчились в матовых плексигласовых инкубаторах, балансируя на грани жизни и смерти с помощью запутанных макаронин проводов и трубок для кормления, дренажа и дыхания, – нам объясняли, что один из близнецов или оба могут умереть при родах. А если и выживут, то испытания на этом не закончатся.
Наша жизнерадостная провожатая лет тридцати с ужасающе мрачными подробностями расписала грозящие нашей семье опасности. Проблемы с кормлением. Проблемы с дыханием. Проблемы в развитии. Раньше зачастую умирали оба близнеца. Теперь не так. В наше время чаще умирает один. У выжившего бывают хронические заболевания. Умственная отсталость. Лечение. Скоропостижная смерть, смерть в младенчестве, смерть матери. Казалось, из обычной жизни мы перенеслись в зону военных действий, где не существует гарантий, счастья, простых радостей молодой семьи, решившей завести детей, – на поверку эти радости оказываются далеко не простыми, да и они вытесняются подсчетами убитых и раненых, в лучшем случае – выживших. Повсюду маячит смерть, смертельный риск, угроза смерти. Следовательно, мы не могли даже мечтать о радостях интимных родов (в палате с приглушенным светом, при минимальном вмешательстве врачей), что покорили мир в конце двадцатого века.
Перспектива рождения близнецов перенесла нас в другую эпоху, в другое время, когда всем заправляли люди в белых халатах. Мы терзались от своей беспомощности, тряслись за детей и соглашались следовать всем правилам и запретам медиков. А разве у нас был выбор?
9
В воскресенье днем, за несколько часов до моего обратного рейса в Мельбурн, позвонил Джин Пейли и сказал, что прочел первоначальный вариант главы. Работа, по его словам, на данном этапе производила хорошее впечатление. Он оценил, что я сумел отразить кое-какие особенности личности Хайдля, но сейчас максимум внимания следовало уделить сюжету.
Читатель требует сюжета. Профессия, подчеркнул он, требует сюжета.
Итак, как я уже говорил, заключил Джин Пейли, будем отталкиваться от написанного, а к четвергу представишь мне синопсис всей книги.
Прежде об этом даже речи не было.
А… эта глава? – спросил я с досадой: Джин Пейли прожужжал мне все уши насчет этой главы, а теперь выяснилось, что она не имеет значения.
Я не представлял, как должен был выглядеть синопсис. Как письма Райнера Марии Рильке к молодому поэту? Полагаю, минимум так же. Как что-то в этом роде. Вот только моим критиком выступал Джин Пейли. Исключительно Джин Пейли. Видимо, в ту пору я еще не все понимал, но теперь ясно вижу, что Джином Пейли владело такое же отчаяние, как Хайдлем и мной. Мы, все трое, ввязались в историю, о чем теперь сожалели, и, образно говоря, оказались на краю неглубокой могилы, которую требовалось засыпать. Борясь с закипающей обидой, я спросил, что это за штука.
