1
Близнецы вопили в переноске у меня на плечах. Пока Сьюзи дремала на диване, я расхаживал по гостиной и смотрел вечерние новости. У всех на устах был только Хайдль, один сплошной Хайдль. Когда на экране замелькали кадры о деятельности АОЧС – вертолеты, пожары, вручение Хайдлю Ордена Австралии, торжественное построение и парад выпускников спецучилища, Хайдль после задержания: в наручниках, под прицелом СМИ, – у нас зазвонил телефон.
Первой моей мыслью было: полиция, – но оказалось, это Джин Пейли. Он сообщил, что сведения обо мне засекречены, дабы я мог спокойно завершить работу без вмешательства газетчиков.
Джин Пейли умолк в ожидании моего ответа. Но я не ответил. Краем уха я слышал, что на данном этапе в интересах следствия детали трагедии не разглашаются. Мне хотелось подтверждения, но я его не получил. На меня нахлынула досада. Растерянность. Нервозность. Вина. Страх. Нахлынуло слишком много разного.
Одну минуту, сказал я и отошел, чтобы выключить телевизор. Джин Пейли счел, что я просто хочу скрыть свою скорбь. Я задумался: о чем, собственно, мне скорбеть? У меня даже не получалось определить владевшее мной чувство.
Я знаю, Киф, тебе будет очень нелегко.
Хотелось бы верить, что Джин Пейли это знал, но на самом-то деле он не знал ровным счетом ничего. Он имел в виду только книгу. Я вздохнул с огромным облегчением. А потом огорчился, что он ничего не знает, даже не подозревает и не задает вопросов. Да ведь это я! – вертелось у меня на языке. Это все я! Каким же глупцом показал себя Джин Пейли, тонкорукий, с мертвенно-белой кожей, весь в жутковатых красных точках, недалекий и во всем заблуждавшийся.
Ну что ж поделаешь, сказал я. Раскисать нельзя.
Но я видел перед собой лишь дрожащие губы да еще глаза, провожающие черную сойку. Придерживая свободной рукой телефонный аппарат, я заметил у себя под ногтями чернозем из эвкалиптовой рощи, где я ползал по земле, – он попал туда несколько часов назад и успел засохнуть.
У настоящего писателя, Киф, должны быть грязные руки.
Виден ли конец нашей работе, Киф? – спросил Джин Пейли.
Он уже близко, ответил я.
И с тревогой почувствовал, как во мне что-то изменилось, загрубело и ожесточилось.
Сколько готово?
Примерно треть.
А остальное?
Он же умер, сказал я.
Джин Пейли опять умолк. Я злился, как будто это он заставил меня взяться за работу, а теперь вытягивает признание в том, что книги-то и нет.
Прости, заговорил Джин Пейли. Я знаю, Киф, насколько ты привязан… был… к Зигфриду.
