. В III в. в империи распространялся митраизм — почитание божества иранского происхождения Митры.
Иные выдающиеся мыслители эпохи Поздней империи проявляли глубочайший интерес к Востоку. Так, Нумений придавал большое значение учениям индийских брахманов, иранских магов, египетских жрецов[141]. Филострат в биографии Аполлония Тианского постоянно подчеркивает его интерес к восточной мудрости. Об иранских магах Аполлоний говорит: "Они мудры, однако не во всем"[142]. Более же всего привлекает греческого философа мудрость индийцев: "Цель, к которой я стремлюсь в моем странствии — индийцы"[143]. Плотин, по словам его биографа Порфирия, собирался принять участие в походе Гордиана III (238–244 гг.) на восток, надеясь побывать в Персии и Индии, для ознакомления с учением тамошних магов и брахманов[144].
Тем не мисс, как полагает Е. М. Штаерман, "Все это, однако не подтверждает распространенное представление о решающем и всеобъемлющем влиянии Востока па культуру поздней античности. В основе увлечения Востоком, видимо, лежало не действительно серьезное и глубокое изучение сущности его культуры, а погоня за некоей экзотикой, исключительностью, за санкцией тем более почитаемых, чем менее понятных авторитетов"[145].
В таких условиях малопонятный, непривычный, а в силу таковых качеств как раз и вызывающий особое почтение персидский придворный церемониал был, что называется, к месту.
В свете всего этого простое заимствование внешних форм персидского двора не было чем-то из ряда вон выходящим. Римляне достаточно охотно заимствовали многое не только из греческого, но и из варварского быта. Достаточно вспомнить многочисленные шутки времен первых десятилетий Принципата по поводу распространения в Риме галльских штанов. Диоклетиан же, сочтя популярный императорский плащ (мантию), который ранее служил единственным отличием императорского одеяния, прочими деталями оно от одежд и иных знатных римлян не отличалось[146], решил добавить к нему обильные драгоценности на персидский манер. Каковыми теперь щедро украшались не только одежда, но и обувь правителя Римской империи[147].
Сам императорский пурпур, сохраненный впоследствии и в Византии как сугубо царская принадлежность и не только в мантии — последний византийский император Константин XII, погибший в 1453 г. при взятии турками Константинополя был опознан по пурпурным сапогам — выходил к почитанию Юпитера.
Завершая тему сакрализации императора, достигшей при Диоклетиане своего апогея, должно отметить, что таковая привела к окончательному отходу граждан империи от общественной жизни
