— Эй, нечестивая собака, слушай, что скажу: завтра на рассвете Урума покажет тебе пастбище, где обычно пасутся мои кони. А теперь отправляйтесь. Ступайте и досыта напоите коней.
Это приказание относилось не только ко мне. Оно относилось также и к Уруме. Кони тем временем сгрудились в глубине двора. Они уже не кусали друг друга, а лишь обмахивались хвостами. Большинство были рыжей масти. Я заметил лишь несколько коней с шерстью черной, как деготь. Все они были низкорослые, крепкие, с длинными гривами и хвостами. Неугомонные жеребята и двухлетки играли немного поодаль, гоняясь друг за другом. В углу двора жеребец Хасан теснил молодую кобылку, обнюхивал ее и тихонько ржал, словно напевая ей любовную песнь.
Мой хозяин ушел в дом вслед за татаркой и Урпатом. Урума поборола свое смущение и вновь обрела голос:
— Пойдем со мной. Кони не пили с утра. Их нужно немедля напоить.
Она пошла впереди. Я, не сводя с нее восхищенных глаз, устремился следом, словно меня пригласили отворить врата в райские кущи аллаха и проникнуть внутрь. С первых шагов мой недуг напомнил о себе, и я старался хромать как можно незаметнее. Однако ничего не вышло! Мне стало противно. И стыдно. Противно за себя, за одного себя. А стыдно — перед Урумой.
Двигаясь таким манером — я, слуга, на шаг сзади своей госпожи, — мы направились в переднюю часть двора, ближе к выходу. Там был колодец с воротом. На конце конопляной веревки висел пустой высохший бурдюк из бычьей кожи. Судя по длине веревки, колодец, как и повсюду в сухих и каменистых степях Добруджи, был страшно глубок. На длинном и широком желобе для водопоя, что находился рядом, красовались высеченные долотом знаки, которые сначала показались мне непонятными. Присмотревшись, я понял, что желобом для татарских коней служил старинный греческий саркофаг, — наверное, его извлекли во время каких-нибудь раскопок из его укромного убежища в этой жесткой земле.
Татарин больше не показывался, зато появился Урпат — он весело прыгал, грызя какие-то сладости и поигрывая треххвостым арапником. Потом он принялся быстро и ловко вращать арапник над головой и оглушительно щелкать. Глаза его блестели. От возбуждения татарчонок оскалил зубы. В сгустившихся сумерках он был похож на маленького косоглазого и кривоногого божка, которому доставляет удовольствие громом и молнией устрашать и запугивать простых смертных. Однако лошади, знакомые с арапником Урпата, нисколько не испугались, а спокойно направились к желобу, тесня и отталкивая друг друга. Урума погладила по гриве подошедшего к ней Хасана и сказала:
