Отойдя от собак, я выбросил камни и надел шляпу. Солнце изводило меня. Время от времени я останавливался и освежал лицо морской водой. Но главная беда была не в этом. Я не догадался, когда был в Тузле, напиться как следует. От белого хлеба и соленых маслин, купленных у грека, меня снова томила жажда; она становилась тем нестерпимее, чем сильнее пекло солнце и чем больше сказывалась усталость. Я спустился почти к самому морю и пошел прямо по песку, надеясь найти под обрывистым берегом родниковую воду. Вскоре я понял, что мои надежды напрасны. Тогда я снова взобрался по обрыву наверх и — о, чудо! — наткнулся на навес, сплетенный из прутьев и устланный сухой травой. В тени под навесом, растянувшись на боку, дремал молоденький турок. Позади навеса тянулась заросшая плетями полоска бахчи. Блестящие пузатые и продолговатые арбузы и круглые желтые дыни нежились на солнцепеке. Я поздоровался. Турок ответил. Я спросил его:
— Арбузы-то спелые, а, приятель?
— Есть, гяур, есть арбуз, есть и дынь.
— На бахче или под навесом?
— Есть и на бахче, есть и под навесом.
— Достань мне из-под навеса, приятель. Может быть, они похолоднее.
Турок вяло, на четвереньках, дотащился до навеса, поелозил по пучкам сухой травы и возвратился, таща арбуз и дыню с лопнувшей кожурой.
— Хороший есть, приятель? Он засмеялся и ответил:
— Есть. Лучши нет.
Мы поторговались, но не очень долго. Жажда вконец измучила меня, и было не до торга. Турок продал мне арбуз и дыню за две леи серебром.
— Дорогой есть, — сказал я.
— Дешевый есть, — ответил турчонок. — Дешевый и хороший есть.
Сначала я съел дыню. После нее жажда не только не прекратилась, но еще более усилилась. Потом съел и арбуз, который оказался хоть не очень спелым, но сочным. И тогда… жажду как рукой сняло. Словно ее и не бывало. Живот мой раздулся и отяжелел.
— Издалека идем, гяур?
— Издалека, приятель. А как твоя торговля?
— Хорошо идем. День хорошо идем. Ночь — скверно идем.
— Почему? Покупателей нет?
— Ночь гагаузы приходим. Крадем арбуз. Крадем дынь. Гагаузы дурной есть.
— И как же ты отбиваешься?
— Из ружья стреляем.
Он указал мне на старое ржавое ружье с кремневым курком.
— И что же, стреляешь по гагаузам?
— Спаси бог! Не хотим застрелить. Хотим пугать. Купим еще дынь?
— Нет, приятель, еще не купим.
— Другой человек приходим. Тот купим.
Я отправился дальше, в зной, по полуденному солнцу. Из норы высунул голову рыжий суслик. Взглянул на меня. Я тоже посмотрел на него. Он тотчас спрятался. Заныла больная нога. Потом заныла и вторая, здоровая.
