Любви уже нет, но порою
Привычка берет свое.
И вновь под осенней листвою
Бреду мимо окон ее.
Кого я любил в своей короткой и бестолковой жизни? И кого люблю сейчас? Под чьими окнами в мрачной тоске, но с душою, полной надежд, мне надобно бы теперь бродить? Душа моя высохла, как мощи. Сухими щепками казались губы. На них остался кислый привкус уксуса. Как будто в ресторане вместо выдержанного старого вина нам подавали уксус. А кормили золой и паклей.
До сих пор я никого не любил. Ни разу. А сейчас… И сейчас тоже не люблю никого. Филимону я не любил. Зое не люблю. Все ясно. Я никого не любил. Никого не люблю. И больше того: не полюблю никогда!
Я был совершенно выбит из колеи неожиданной встречей с Добрикэ Тунсу. Впрочем, нет. Не встречей, а старым ароматным вином, которое я пил, чокаясь напропалую со старым знакомым из села Балач, желая ему счастья возами, удачи коробами, долгой жизни без забот и добра невпроворот… Чего только я ему не желал. Но все, что я ему желал, я желал только на словах.
Очень болит голова. Придется отправиться домой, к семейству Арэпаш, искать ночлега в мягкой высокой траве за оградой. Когда улягусь, начну считать звезды. Буду считать, пока не устану. Когда устану, засну. А уж когда засну, буду спать без всяких сновидений. И завтра утром проснусь с ясной головой.
Я шел, пока была охота… Шел в забытьи, не торопясь, пока не устал и не увидел, что бреду по темной, без фонарей, окраинной улочке, которая упоительно благоухает акацией, известью и навозом.
Вот так и Добруджа — вся Добруджа, от мутного Дуная до вечно неспокойного моря, от диких зарослей дельты до меловых скал Калиакры, — благоухала солнцем и камнем, чертополохом и бурьяном, акацией, известью и навозом.
И еще она пахла жирным илом и застоявшимся болотом, влажным камышом и соленой рыбой, гнилой травой и мохнатыми овцами, пометом перелетных птиц и кабаньим калом. Табуны лошадей паслись в жесткой и колючей траве. Ту же жесткую и колючую траву щипали стада быков и коров, гурты черных как смоль буйволов и маленьких рыжеватых ослов, мулов и криворогих, бородатых коз. Среди лета издалека, покачиваясь на широких крыльях, прилетал ветер, волновал бескрайние просторы ржи и овса, ячменя и спелой пшеницы, кукурузы и подсолнуха. В это время вся Добруджа была словно облита расплавленным золотом, словно целиком выкована из него самыми знаменитыми из знаменитых мастеров.
Осень иногда приходила с моря, на гребнях высоких вспененных волн. Иногда же — с севера, спускаясь вместе со стадами черных туч. И тогда на диковинную древнюю землю набрасывались неистовые ураганы и обрушивались проливные дожди. Золото Добруджи теряло свой яркий блеск и за одну ночь превращалось в старую, позеленевшую бронзу.
