— А какая-нибудь справка у тебя есть?
— Нет.
— Без справки… Только подсобным рабочим… Если это тебя устраивает…
— Но ведь я…
— Будь ты хоть семи пядей во лбу, если у тебя на руках нет справки, все напрасно!.. Или… постой… постой. Может быть, у тебя высокопоставленные родственники…
— Очень высокопоставленных родственников у меня нет. Но мой дядя Варфоломеу Кайан стал епископом Нижне-Дунайского края, а что касается моего двоюродного брата Бади Даудеску, — ого, этот еще похлеще, — он настоящий профессор и вдобавок сенатор! Кто дружит с Бадей Даудеску, тому сам господь бог в помощь…
— Знатные родственники! Епископ! Профессор, который к тому же и сенатор! Почему бы тебе не обратиться за поддержкой к ним?
— Да я их в лицо не знаю.
Меня принимали либо за болтуна, либо за круглого идиота. Качали головой.
— Очень жаль, приятель. От всей души жаль. Но…
Я уходил. И больше не возмущался тем, что надо мной насмехаются и считают полоумным. А если даже возмущался, ничем не выдавал своих чувств. Я догадывался, конечно, что при моей бедности и бестолковости в школе мне будет не легко. Однако, взвесив все, я скрепя сердце записался сдавать экзамены в гимназию, чтобы окончить хотя бы несколько классов, получить на руки справку и устроиться куда-нибудь на работу полегче, где бы можно было читать, читать и читать, чтобы и для меня нашлось место среди людей. Ха-ха! Среди людей! Среди каких людей? На земле живут самые разные люди. В силах ли я сделать правильный выбор? Может быть, да. А может быть, и нет.
— Запомни, Дарие: что тебе суждено на роду, то написано у тебя на лбу.
Черта с два!.. Лоб у меня весь в морщинах, как у старика. Ничего там не написано.
В Руши-де-Веде, где я жил некоторое время перед войной, год назад была образована смешанная гимназия; преподавателей набрали с бору по сосенке, и шла молва, что они весьма снисходительны к ученикам. Я ушел из Турну, бросив своего хозяина, заглянул в книжную лавку Каракаша, накупил словарей и учебников для первого класса, спешно подготовился и решил сдавать экзамены в Руши-де-Веде. Отправил по почте прошение и получил ответ, что я внесен в список экзаменующихся.
И вот теперь, усталый, в полубреду, я разыскивал эту гимназию. Я знал, что она находится в бывшем здании начальной школы, на одной из тихих улочек, всего в полусотне шагов от бронзовой статуи генерала Манту, который в свое время, перед тем как помереть, был одним из политических светил городского небосклона. К восьми часам я напал на след. Убогая гимназия ютилась в ветхой, маленькой развалюхе с крошечными оконцами, но зато с таким широким, неровным и пыльным двором, что от одного вида его хотелось бежать куда глаза глядят. Чем дальше, тем хуже: размытая сточная канава, пересекавшая переулок перед самым входом в гимназию, отравляла воздух смрадными испарениями. От уборных, прилепившихся к задней стене соседнего дома, исходило откровенное зловоние. Кое-какую тень можно было найти только под чахлыми, кривыми ветвями нескольких старых лип, росших в углу двора, где сейчас было полным-полно парней и девушек. Но что это были за парни! И что за девушки! Если бы не отсутствие жениха, невесты и музыкантов, то всякий бы решил, что попал на свадьбу.
