– Мы не забыли, чтобы вспоминать, – Люсьен дружелюбно стукнул Фёдора огромным кулаком по затылку.
Жора с пристальной томностью глянул на икону и вскричал:
– Рисунок уже нашли!
Зверь проснулся от вскрика и ударил летящую муху разгневанным хвостом. Муха окочурилась.
Жора глянул и на Клюева. Томность из его глаз сразу иссякла, а пристальность обрела прищур:
– Твоя рожа мне знакома, бомж! – Мафиози вдруг схватился за свой живот и стал плюгаво смеяться. – Чуваки, вкурите тему! Вчера этот бомж приходил в банк Михал Михалыча забрать вклад. Бомж, хранящий деньги в банке! А-ха-ха…
Мордовороты не разделили смех и стояли, как громоздкие великаны посреди люмпеновского молчания. Зверь помочился ленивой мочой на бандюганский ботинок и спрятался за Тому.
Смех стих сам собой. Напускную развязность Жоры смыл природный бздёж:
– Тима и Люсьен, схватите бомжа с доской в руках!
Мордовороты тщательно взяли Клюева под локти. Мафиози легко отнял доску и покровительственно обронил:
– Сейчас ты поедешь с нами, бомж. И я попрошу у Михал Михалыча разрешения самолично отрезать тебе одно половое яйцо. Потом перетрём, и отрежу ещё одно.
– Владелец сего предмета – есть Бог! Иконе надо быть в храме Творца, а не в грязных руках грязных мафиозо! – устами Нацика молвил господин Пафос. – Я ухожу, браты! В Давидову пустынь или просто шляться по свету, – бывший фашист вырвал у Фёдора его металлическую тросточку и пошел прочь. Зверь хотел помахать ему лапкой на прощание, но почему-то завыл.
Семь человек стали реагировать на уход Нацика. Когда реагировать надоело, то Тома ободряюще потрепала Зверя по шёрстке и тот порвал сначала брюки на Жориной заднице, а чуть после и саму задницу.
– Отлепите сукиного сына! – заверещал бандюг, делая пируэты всеми конечностями.
Зверь обиделся на сукиного сына, хотя (надо признать) в словах Жоры была изрядная доля правдивого смысла. Он глубже впился в филейную часть, из-под собачьих клыков сочилась густая темная кровь.
Тима и Люсьен оставили Клюева в покое, и простерли лопаты-руки к Зверю. Каждый из мордоворотов дернул собачье тело к себе. В итоге дворнягу от зада отлепили, при этом порвав напололам. Звериные останки разлетелись по сторонам.
– Я не терплю насилие, но иногда оно необходимо, – Профессор опустил на близстоящего Жору библейский булыжник, и тот упал навзничь с разбитой башкой, не выпуская из рук древнюю доску.
Тома заплакала по Зверю. Громко и навзрыд.
Фёдор ушёл вслед за Нациком. Либо хотел уговорить его вернуться, либо возжелал попроситься в странствие.
