— Алёшка! Куда?
— Всё, — выдохнул младший сержант, перевернулся на спину и закрыл глаза; на губах пеной выступила кровь.
Сквозь грохот боя я с трудом расслышал голос деда:
— Патроны!
Я бухнулся на коленки, только сейчас сообразив, что, стоя в полный рост, представляю собой отличную мишень для фашистов и выдаю нашу позицию. С одной коробкой в руках я пополз к деду. И тут же услышал голос сержанта:
— Патроны!
Красноармеец из расчёта деда был ранен — прострелена правая рука. Левой он выхватил у меня коробку, скривился от боли, подполз к «максиму».
Я понял: мне нужно к другому пулемёту. Схватил другую коробку, перекатился к сержанту: он был один. И — плакал.
Не сдерживая слёз, взводный забрал у меня патроны, прокричал:
— Неси ещё!
И тут снова ударили пушки. Две:
— Бах! Бах!
Я тряхнул головой, потому что заложило уши: пушки били совсем рядом, буквально в нескольких метрах от меня. Охватил страх: «Неужели фрицы подошли так близко?» И вдруг услышал радостный крик:
— Ур-ра-а!
Потом я тоже кричал: «Ура!» И ещё кричал и прыгал от счастья. Две немецкие бронемашины пылали, превратившись в костры. Третья не двигалась — стояла, нелепо завалившись на бок. Оставшиеся на ходу — четвёртая и пятая — пятились назад и уже не стреляли. А немецкая пехота отползала: отступали фашисты.
Лейтенант-артиллерист хлопал меня по плечу:
— Видал, как мои ребята могут?
— Видал! — кивал я в ответ, но видел не лейтенанта, не пару его пушечек, что, оказывается, стояли совсем рядом с нашим пулемётным взводом, видел деда.
Дед чистил серый от песка и пыли «максим», дул на ленту с патронами, потом перевязывал товарища…
До ночи мы отразили ещё три атаки.
И ещё трижды немецкие самолёты бомбили наш лес.
И четыре раза был миномётный обстрел.
От пулемётной роты, то есть взвода, остался один пулемёт и два человека: дед и я.
4
На разговоры времени у нас не было. Какой-то младший лейтенант пообещал нам, что принесут патроны. Их принесли. Россыпью. Дед вздыхал, глядя, как я набиваю ленты. Сам он чистил «максим», смазывал. Иногда называл части пулемёта — как-то вразнобой, мне непонятно:
— Затыльник… Целик… Возвратная пружина… — Потом предупредил: — Охраняй! — Оставил пистолет, который взял у погибшего взводного, снял с предохранителя. — Если что, стреляй. Только сдуру не пали! — Пояснил: — Я за водой, а то всё выкипело.
Пистолет был тяжёлым, но не так как коробки с лентами. Он лежал у меня на правой ладони. Я боялся задеть спусковой крючок, сидел молча, даже дышал тише и реже обычного, чтобы никто посторонний не услышал. Про воду я понимал: пулемёт «максим» с водяным охлаждением — жидкость заливается в кожух, а иначе ствол перегреется, стрелять не получится.
