— Нет.
— Юр! Футбол — это же твое…
— Я разочаровался в футболе, — заявляю. — Во всех разочаровался вообще. Все они лицемеры и козлы.
— Ладно, — кивает Андрей. — Разберемся.
Что значило это его «разберемся», я понимаю только в понедельник, когда Андрей неожиданно появляется в школе. Заглядывает в класс прямо посреди урока и, опережая презрительные ухмылки, просит выйти Канарейкина. Что?? Учитель, попав под волну всеобщей растерянности, кивает. Олег поднимает задницу, и, по-моему, он насрал в штаны. Мне жуть как интересно, что же там будет, поэтому я тоже встаю, выхожу следом и наблюдаю весь их разговор из-за угла. Андрей прижимает Канарейкина к стене, взяв за подбородок. Все-таки он невероятно артистичен в гневе — хорош! Он, видимо, сжимает пальцы и рычит в лицо Олегу, а я все слышу.
— Ты мелкий засранец! — выплевывает Андрей. — Дорос уже до того, чтобы члены в туалетах сосать! У меня тоже на тебя кое-что есть, и я все сдам твоим родителям! Слышишь меня! — Канарейкин так напуган, что точно сейчас обоссыться. — Мне насрать, как ты будешь все разгребать, убеждать всех, что соврал про меня, что Юрка тут вообще ни при чем! Насрать, как будешь возвращать себе роль мальчика для битья, но ты будешь! Иначе я тебя уничтожу. — Он отпускает его и слегка подталкивает в сторону класса. — Иди! И не дай им забыть, кто здесь пидор!
Канарейкин проходит мимо меня в туалет, а я подхожу к Андрею. Ему не очень приятно, что я все слышал, но я одобрительно киваю.
— Пойдем, — говорит он, — с учительницей твоей поговорим, с Полиной этой.
Он решительно настроен, и я бы посмотрел на их разговор, но останавливаю Андрея.
— Не надо, — перебиваю. — Пошли они все. Я дальше сам, правда!
И дальше почему-то становится легче. В школе, конечно, не успокаиваются, но я как будто учусь не обращаться на них внимания, а когда не обращаешь внимания, они затихают. И учителя тоже. Полина Николаевна пару раз оставляет меня на разговор. «Все нормально у тебя, Юра? Не обижают? Как с папой у тебя?» Я отвечаю, что у меня с папой все хорошо и чтобы они больше волновались за Канарейкина, который по клубам сомнительным шатается и потом слухи распускает. Это меня все же Андрей уговорил — придерживаться версии, что Олег наврал. Сказал, так безопаснее.
Все возвращается на свои места. Только теперь мне нужно как будто заново узнавать своего отца. Вернее, как будто привыкать к нему новому. Я все время присматриваюсь: к походке, к движениям, к его одежде. Прислушиваюсь: к словам, к тому, как он отвечает на звонки, как говорит со мной и даже как кашляет. Нет, он совершенно не изменился. Ни в чем. Только курить начал. Вот так наблюдаю за ним, бывает, внимательно, но незаметно и говорю себе: «Да нет, да не может быть все-таки…». А потом сам же себе отвечаю: «Еще как да. Ну и что». Но мне правда теперь жуть как интересно становится покопаться в его настоящей жизни.
