— Да все равно! — машу рукой. — Она на меня как на ребенка смотрит. Это бесит!
Андрей сидит за столом, подперев рукой подбородок, и пристально на меня смотрит.
— Что? — спрашиваю слегка растеряно.
— Конечно, ты не ребенок, Юр, — говорит он. — Раз осмелился открыто сказать о своих чувствах, то уже ответственный мужчина. И как ты на это решился все же?
— Я хотел быть как ты, — отвечаю тихо, опустив глаза.
— Как я? — смеется Андрей. — Да ты что! Я всю жизнь был трусом!
— Да прям!
— Я всегда боялся, Юр, правда. И начал бояться, кажется, даже раньше, чем все нормальные дети. Сначала себя, потом окружающих, потом самолетов, потом близких отношений, потом потерять тебя… Я не пример смелости уж точно.
— Да ну тебя! — машу рукой. — Я тебе о серьезных вещах говорю, а ты… Ты иногда такой дурак, пап!
Я фыркаю и ухожу в свою комнату. О Юле теперь надо срочно забыть, а то голова взорвется. Надо возвращаться к Верке. Верка клевая, и когда-нибудь ей тоже обязательно будет двадцать семь. Тогда и мне будет уже не семнадцать. Когда-нибудь и Верка будет такой же умной, как Юля.
Проходит еще неделя. Я не появляюсь в больнице, чтобы не пересекаться там с Юлей. Не знаю, если честно, как теперь смотреть ей в глаза и о чем вообще говорить. Если для нее этот год так важен, то мне нечего ей больше сказать. Андрей передает мне от нее приветы и сообщает, что она интересовалась, как у меня дела. Я только нос ворочу. Андрей смеется надо мной. Влад демонстрирует удивительную динамику, от которой доктор Лампрехт прыгает до потолка. И отцу это придает еще больше сил, которых теперь хватит еще на одну небольшую войну.
В пятницу вечером Андрею приходит письмо по электронке, которое провоцирует долгую переписку с периодически вылетающими нецензурными словами. В итоге переписка с главным редактором какого-то центрового русскоязычного гей-издания Германии выливается в телефонный звонок.
— Я хотел узнать, — спрашивает редактор после приветствия и представления, — Вы будете участвовать в прайде в составе колонны в поддержку геев России?
— Где участвовать? — раздраженно отвечает Андрей.
— Мы можем…
— Нет! — он хочет положить трубку, но все же добавляет. — А с какого хрена я вообще должен там участвовать?
— Я просто подумал… — подбирает достойное объяснение редактор, — мы подумали, что в вашей ситуации, когда все так переживают, это было бы…
— Все? — Андрей чуть не давится злостью. — Кто все? С какого хрена переживают?
