— Не хотелось бы лишних пертурбаций, Владимир Ильич…
Ленин внимательно посмотрел на друга. Мягкий, деликатный, отнюдь никакой не администратор, Глеб, которому было тяжело выполнять его функции, конечно, и сейчас исходил не только из склонностей и пристрастий своего характера, а прежде всего из интересов дела.
Ленин понял и обрадовался, что мысли их и на этот раз совпали:
— Вывести комиссию? Обсудим, — Владимир Ильич записал это себе на память. — Что у вас еще, Глеб Максимилианович?
— Времени бы, Владимир Ильич, времени хотя бы вдвое, втрое побольше…
— «Времени»! Я тоже, Глеб Максимилианович, не отказался бы. Самым великим человеком станет тот, кто сумеет покорить его: растянуть, увеличить. Но, увы! А может быть, все-таки попробовать? — Ленин рассмеялся. — Распоряжается же временем Герберт Уэллс в своих романах, почему нам нельзя? — И сам ответил: — Но мы и так взяли на себя немало…
Кржижановский увидел, как посерьезнел, даже посуровел Ленин. Он молчал мгновение, другое…
— Глеб Максимилианович, теперь у меня к вам… — сказал Ленин.
— Слушаю, Владимир Ильич…
— Не рассматривайте, пожалуйста, план ГОЭЛРО как некий идеальный с профессорской точки зрения научный труд. Сейчас это утопия. Мы нищие. Голодные нищие. По кусочкам выделить важнейшее, поставить предприятия!
Кржижановский не ожидал от Ленина такой оценки. От этих слов становилось больно. Казалось, отчаянные эти слова произнес не Ленин, а сама необходимость. И попали они в точку. Действительно, было у него желание: собрать исчерпывающий материал и засесть за любимую работу, по которой истосковался и о которой так много думал… Солидный научный труд…
Рано!
Вошел Дзержинский.
— Помешал? — спросил он, здороваясь.
— Садитесь, Феликс Эдмундович, — предложил Ленин, сосредоточиваясь на чем-то другом. Сейчас надо будет заниматься делами ЧК, как он уже занимался гвоздями, хлебом, международной политикой.
Кржижановский поднялся и, озабоченный, простившись, ушел.
— Одну минутку, — сказал Ленин Феликсу Эдмундовичу и стал звонить по телефону.
Сдержанно взглянув на Владимира Ильича, Дзержинский заложил руки за спину и, худой, стройный, легкий, ходил возле карт у стены. Он как будто не слышал разговора по телефону, а разговор был трудный.
Рождалось новое общество. Были разные точки зрения на культуру прошлого, на буржуазных специалистов, на губную помаду и галстуки, на брак и семью, на единоначалие в промышленности… Что ж, у некоторых была своя точка зрения на электрификацию.
