И выступавший, который еще минуту назад считал, что эти дела его не касаются, мало того, гордился тем, что у них лучше, чем у соседей, вдруг чувствовал себя ответственным за всех и начинал подробно излагать свои соображения о создании кооперации в соседних селах.
И хотя Ленин не всегда говорил приятное, даже более того — кое-кого распекал за нерадивость и неповоротливость, Степан не видел человека среди пятнадцати — двадцати присутствующих, который был бы не согласен с Лениным. Всем становилось очевидно, что он прав и что иначе нельзя.
Разговор перешел к строительству электростанций, добыче торфа. Владимир Ильич с увлечением рассказывал о новом гидравлическом способе, разработанном инженером Классоном.
— Интересно, — прервав рассказ, обратился Ленин к слушателям, — кто из вас видел кинокартину об этом?
Все молчали.
— Есть специальная кинокартина о гидравлическом способе добычи торфа, — разъяснял Ленин, надеясь, что, быть может, кто-нибудь все-таки видел ее.
Нет, о такой кинокартине даже не слыхали.
— Гм, гм, — недовольно произнес Ленин и, стукнув карандашом по столу, что-то отметил у себя в блокноте.
Он порывисто, с силой вздохнул и спросил:
— Вы хотели, товарищ Васюков?
Степан, который в эту минуту думал о себе, о своей работе, не ожидал вопроса.
— Да… Я…
— Пожалуйста, товарищ Васюков, — Владимир Ильич приготовился внимательно слушать председателя волисполкома и чуть подался в его сторону.
Степан встал. Ему, вдохновленному близостью Ленина, его замечаниями, хотелось сказать что-то необычное, такое, чтобы все здесь присутствующие и прежде всего сам Владимир Ильич увидели бы в нем борца за общее дело, человека, готового, если нужно, отдать за революцию жизнь. Васюков был уверен, что все выступавшие здесь до него говорили хотя и дельно, но как-то все-таки буднично, мелко, без масштаба, и он хотел за всех восполнить этот досадный промах, чтобы Ленин имел правильное представление о товарищах с мест.
Пока Степан, собираясь с мыслями, расправлял под ремнем рубашку, Владимир Ильич спросил:
— Устали, товарищи? Скоро кончим. Пожалуйста, — обратился он к Васюкову.
— Товарищи! — громко произнес Васюков, словно выступал с трибуны у себя на митинге перед односельчанами. — Теперь, когда близка победа мировой революции, товарищи, мы должны…
Ленин, который внимательно смотрел на Васюкова, словно что-то ожидая от него, опустил голову. Неудовольствие и усталость проступили на его лице.
У Васюкова, от которого не ускользнула перемена в лице Владимира Ильича, что-то больно сжалось внутри: не оправдал доверия, обманул ожидания Ленина! Степан чувствовал, что говорит не так, но не мог иначе. Просто не умел… Бывший пастушонок и солдат, он все получил от новой власти, чувствовал себя участником большого, невиданного дела. И ему казалось, что и говорить об этом невиданном можно только особыми, значительными и даже не всегда понятными словами, которые он слышал на митингах и собраниях. И в манере говорить давала себя знать привычка выступать на митингах — громко, агитируя несознательных, проклиная врагов, то есть буржуазию и империалистов… Степан решил поскорее перейти к рассказу о конкретных делах, до боли в душе жалея, что ему так и не удалось и теперь уже, видимо, не удастся сказать Ленину о том великом и необыкновенном, чему он так предан.
