Вскоре небольшая лента «Прогулка Владимира Ильича в Кремле» была смонтирована, и ее начали показывать в рабочих клубах и кинематографах.
Спасовцы, которые сумели к тому времени создать кредитное товарищество, узнали о кинокартине с живым Лениным не сразу: в лесном и глухом их крае стояла уже поздняя осень.
Поредели, стали легче верхи лесов, и через них просвечивало тяжелое серое небо. Лишь кряжистые дубы прочно держали сухую листву, не уступая ее и порывам ветра.
Колеи на дорогах залиты водой, и в колеях — тоже серое небо.
Две подводы тянулись по дороге. На одной — трое, и на другой столько же. Василий, Петр, Алена, Анисим Иванович, Тихонович, Петровна…
Проехали по шаткому мостику, стали подниматься в гору… В сумрачном, сыром воздухе слышно было, как хлюпала и булькала под копытами жидкая грязь, иногда потрескивали под колесами ветки, накиданные каким-то добрым человеком…
Петр, правивший на первой подводе, умело объезжал ямы и колдобины, полные воды: несколько дней с перерывами шли дожди…
Вдруг заднее колесо соскользнуло в выбоину, телега накренилась, а сидевшие в ней еле удержались…
— Но! Но! Но!
Зря понукал, зря дергал вожжи Петр. Как ни надрывалась лошадь — повозка ни с места.
Первым соскочил Петр, помог сойти Алене… Выбрал для нее не такое уж топкое место, сначала попробовав грязь носком сапога… Соскочил и Василий… Мужчины подошли к задку и, ухватившись за него, стали вызволять телегу из колдобины.
— Господи! — вздохнула Петровна. — Это же мы еще Погорелое не проехали!
— Не проехали… — подтвердил Тихонович.
— Стало быть, еще десять верст!
— Хоть двадцать, — спокойно откликнулся Тихонович. — Хоть полсотни…
— Опоздаем! — вздохнул Анисим Иванович.
И не успел он хлестнуть коня — совершенно неожиданно и все в две-три секунды, когда не успеешь и опомниться: приглушенный испугом вскрик Алены, увидевшей у сосны двух мужиков, тех самых; яростное предупреждение Петра: «Василий!»; сухой треск выстрелов; падающий в кусты Петр…
Алена очнулась только тогда, когда, припав к лежащему на боку Петру, не помня, как очутилась возле него, не сразу поняла, что он еще жив: и дышал, и смотрел на нее виновато и с тоской человека, теряющего последние силы…
Всегда — и днем, и ночью, и когда Петр был рядом, и особенно, когда уезжал, — Алена жила в предчувствии, что с ним рано или поздно должно что-нибудь случиться.
Вот и случилось!..
Василий же, не помня себя от ярости, стрелял куда-то в лес, страшным голосом, приплетая матерщину, кричал, чтобы эти трусы, эти негодяи выходили двое на одного… Никто, конечно, не вышел, а Василий продолжал вызывать их, видно, считая, что не могут же не ответить они на его оскорбления, на его поносные слова…
