Петровна приподняла тонкую и тяжелую крышку рояля, достала миску с творогом. Стояли «внутрях» инструмента еще тарелки с чем-то, кружка…
— Ну-ка, подкрепись… — Петровна, захватив с полки ложку, подала творог Феньке.
Та приняла подношение как должное и, перекрестившись, стала есть. Петровна подсела рядом:
— Что ж там нового, в Дубровке?
Фенька только махнула рукой: и не говори, мол!
А на приступки уже подсаживался хозяин дома. Молодка с коромыслом на плече, завидев Феньку, свернула с крыльца. Старик из дома напротив тоже сел послушать новости.
Когда народ собрался, Фенька перекрестилась и многозначительно кивнула головой: вот, мол, как!
Все озадаченно переглянулись, доискиваясь смысла Фенькиных знаков. Известно было, что Фенька часто изъяснялась туманными намеками, а то и с помощью одних жестов и мимики, хотя по-русски говорила неплохо, как и все цыгане.
Собравшиеся молчали в нетерпеливом ожидании. Фенька продолжала есть.
— Ты о чем это, Феня? — наконец осторожно спросила молодка.
— О том… О чем же?
— Фень, ты уж как-нибудь поясней… — попросила Петровна.
— На сем свете мы в гостях гостим, — проговорила Фенька, доедая творог. Оглядела всех и сжалилась: — Преставился… А в газетках пишут — жив, чтобы всемирного потопа не было. Чтобы не загремело снизу доверху и шуму великого не понаделало…
Подавленные, растерянные слушатели, боясь смотреть друг другу в глаза, не сразу заметили, как подошли Василий и Петр.
— Ты о ком это?! — наливаясь яростью, спросил Василий. — О ком?
— Поезжай хоть куда, везде доля одна, — спокойно ответила Фенька.
— Ты мне загадки не загадывай! — закричал Василий. — Ты о ком здесь контрреволюцию распускаешь?!
— Кричит, — совершенно спокойно заметила Фенька, обращаясь к старику. — А я его вот таким еще помню… — И показала: от горшка два вершка.
Василий схватился за револьвер:
— Я тебя сейчас при всем пароде расстреляю за вражескую пропаганду! Выходи, старая ведьма! — В ярости взметнул руку с револьвером к небу и дал выстрел.
Это было крайне неразумно и неосмотрительно. Нищие, убогие издавна находились под явной и строгой защитой неписаных законов народной жизни. Однажды уже обиженных нельзя было обижать, не накликая на себя законного гнева земляков.
— Ты что же это? — вскинулась Петровна. — Ты бандитов расстреливай, Советская власть! Воров в тюрьму сажай! А ее-то за что?
Горячо возмущались и остальные Фенькины слушатели, стараясь перекричать друг друга. Напрасно Петр пытался утихомирить их:
