У задней стены лежала небольшая охапка сена и, чему я особенно обрадовалась, одеяло. Тяжёлое, чёрное. И, наверняка, тёплое! Помимо спальных принадлежностей, в пещере нашлись три сосуда. Два из них были сделаны из обожжённой глины, простые желтоватые, хрупкие на вид, со колами по краям. Возможно, от них избавились на какой-нибудь кухне. Другой был более тяжелым, сделанным из беловатого материала типа фарфора. Желтоватые сосуда стояли у одной стены, а белёсый у другой. Заинтересовавшись, я подошла к стене, в первую очередь к той, левой, если смотреть от решётки, у которой были глиняные сосуды. Один из них оказался неглубокой чашей, в которой я обнаружила корку хлеба и немного каши, а также, к своей радости, горстку сушёных фруктов. Их часто включали в нашу диету, и они были для нас на вес золота. Во втором сосуде, поглубже, похожем на древнегреческий кратер, была налита вода. У другой стены моей камеры, правой, если смотреть от входа, стоял пустой беловатый сосуд большего размера. Нетрудно догадаться для чего. Признаться, я была благодарна за его присутствие. Такие удобства нам далеко не всегда разрешают.
Интересно, где же я очутилась?
Вернувшись назад к решётке, сквозь её прутья, я снова с восхищением принялась любоваться красотой горного пейзажа. Это только разожгло моё любопытство на предмет ближайшего окружения, и я, схватившись за решётку, прижалась к ней лицом. Просунуть голову между прутьями я не смогла, поскольку стояли они слишком близко друг от друга. Тогда я прижалась щекой, сначала левой, потом правой, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь поблизости. Всё что, я смогла увидеть, это только то, что узкий карниз, уходил в обе стороны и терялся из виду за углом.
Затем я прижалась к решётке всем телом. Это заставило меня почувствовать, насколько тверды были её прутья по сравнению с мягкостью моего тела. Это сразу возбудило меня, и заставило почувствовать неловкость. Но я только сильнее прижалась к стали. Её твердость, внезапно, показалась мне могущественной и восхитительной. Это заставило меня острее ощутить свою слабость. Какой беспомощной я чувствовала себя позади этой решётки. Её прутья были столь строги и тверды, столь бескомпромиссны и несгибаемы. И они держали меня внутри. В этом, как мне кажется, я нашла некие фигуры, образы или символы, в значении которых я сама не была до конца уверена. Твёрдость прутьев и мягкость моего тела, насколько они отличались, и всё же, так или иначе, тонко и многозначительно дополняли друг друга. А ещё, вот они прутья, и я за ними, совершенно беспомощная в своей мягкости. Какими мощными были эти прутья! Как крепки и оттого совершенны! Я прижалась к ним щекой и телом, счастливо, радостно, благодарно, с сознанием того, что мне никогда не сломать их.
