И вот теперь наша властная Айнур должна была оставаться в позиции. Воля мужчины была ясна, и ей оставалось только повиноваться.
Айнур бросала на меня полные ярости взгляды, заставляя вздрагивать каждый раз, когда я оказывалась под прицелом её злых глаз. Честно говоря, меня нисколько не радовало то, что я оказалась использованной в качестве инструмента для её наказания. В конце концов, это ни в коей мере не улучшало моего и без того незавидного положения в саду. Но, с другой стороны, и это следует признать, я была ужасно довольна тем, что это меня, а не её, не Тиму или Тану, выбрал он для целования и завязывания его сандалий. Меня, которой всего лишь несколько дней назад наконец-то разрешили носить шёлк в саду! И это немало польстило моему тщеславию! Кроме того, это, в некотором смысле, могло бы поднять мой статус среди остальных «цветов», если, конечно, они об этом узнают. Разве они не позавидовали бы такому признанию моей исключительности, пусть даже и слишком ясно сознавая те опасности, которые оно могло бы повлечь за собой?
В этот момент я вдруг осознала, что я всё ещё являюсь объектом пристального исследующего взгляда незнакомца.
Оставалось трястись от страха и надеяться на то, что он не остался неудовлетворён мною. Тем более что он никак не ограничивал себя, когда подчинял меня своей воле.
Я почувствовала, что краснею от воспоминаний о том, как мне не было оставлено никакого иного выбора, кроме как отдаться ему как та, кем я была, и о том, с какой властностью он сделал со мной это, и о тех судорожных восторгах, которые сопровождали моё взятие и завоевание.
Как пристально он разглядывал меня! И какую дрожь вызывал во мне его взгляд! Только бы он не рассказал, что я была около стены!
Мужчина улыбнулся, вероятно, догадавшись о моих страхах. Какими ничтожными могли бы казаться ему, тревоги и страхи такого маленького соблазнительного животного как я, но насколько важны они были для меня самой! Он уйдёт, а я-то останусь в саду!
Незнакомец по-прежнему не отрывал от меня взгляда. Он задал мне слишком много неудобных вопросов, и они, эти вопросы изрядно меня напугали. Меня тревожило то, что могло быть их смыслом и значением.
Почему он спросил меня, не носила ли я имя «Дженис», или не знала ли я когда-либо рабыню по имени «Дженис», или не была ли я когда-нибудь в Треве?
Конечно, я ответила отрицательно, поскольку меня проинструктировали сделать именно так. Но предполагалось, теми другими, да мной самой, что такие вопросы никогда не возникнут. И вот мне их задали.
