Сзади снова послышались мужские голоса. Кто-то из мужчин приближались ко мне со стороны конца колонны. Назад я не оглядывалась. Это оказалось не столь легко сделать в ошейнике, к которому спереди и сзади прикреплены цепи. Кроме того, я не знала, было ли это разрешено. Это место оказалось таким, в котором прежде чем что-то сделать, стоило сначала недвусмысленно прояснить, что разрешено, а что нет.
Внезапно, краем глаза я заметила подошедшего сзади мужчину. Взгляд тут же зацепился за ремни плети, которую он сжимал в руке. Подняв глаза, я обнаружила, что двое мужчин остановились слева и чуть впереди меня. Наверное, в этот момент моё лицо озарилось радостью. Одним из этих двоих оказался тот, который ещё недавно стоял рядом со мной и к чьей плети я, вначале так робко, а потом так пылко прижимала свои влажные губы, а затем страстно набросилась, подвергнув нежной и нетерпеливой рабской нежности моего языка. Но к моему удивлению, это не его плеть на этот раз оказалась перед моим лицом. Теперь совсем другой мужчина протянул ко мне свою плеть! Это был не тот, который стоял рядом со мной и разговаривал на моём языке! Встревоженная и поражённая, я вопросительно посмотрела в своего знакомого. Ведь это его и только его плеть я должна была целовать! Он тоже выжидающе смотрел на меня. Внезапно, на какое-то мгновение, до дрожи испугав меня, в его пристальном взгляде сверкнула строгость и нетерпение. Не мешкая больше ни мгновения, я потянулась головой вперёд, насколько позволили мне цепи и ошейник, и принялась покорно, со слезами на глазах, целовать и облизывать плеть другого. Наконец, мужчина убрал от моего рта плеть и они оба, потеряв ко мне интерес, пошли дальше вдоль цепи и, по очереди поднося атрибуты своей власти к лицу каждой из тех, кто стоял передо мной. Девушки без промедления целовали то, что для них также должно было быть второй плетью. А я осталась стоять на коленях, сдерживая рвущиеся из груди рыдания, и с тоской глядя вслед тому, чью плеть я поцеловала первой.
Вскоре для нас настало время получить следующую инструкцию.
— На четвереньки, — услышала я громкую команду, повторенную на разных языках.
Мы все, почти разом опустились на руки и колени, и замерли в ожидании. Теперь мои слезы капали прямо на каменные плитки пола. Мои колени, ладони и пальцы ног чувствовали насколько твёрдыми и грубыми были эти камни. Теперь, проведя в коридоре больше времени, мне стало казаться, что здесь было почти так же сыро и холодно, как и в моей бывшей камере. Да и глаза уже привыкли к освещению. Теперь свет от фонарей больше не казался таким нестерпимо ярким, что резал глаза. Это был обычный мерцающий тусклый свет.
