И тогда мне стало предельно ясно то единственное отношение, в котором я могла бы состоять с такими как он.
Мимо меня прошли несколько других мужчин, двигавшихся в разные стороны вдоль нашей колонны. У некоторых из них в руках были кожаные хлысты, и других плети. Затем они, кто впереди меня, кто позади, присели рядом с девушками и начали разговаривать с ними. Причём они сделали так спокойно, и даже успокаивающе.
Около меня присел именно тот мужчина, что стоял передо мной. Он аккуратно повернул мою голову так, чтобы я оказалась лицом к нему. Теперь у меня не было иного выбора, кроме как смотреть ему в глаза. Его левая рука легла чуть выше ошейника, удерживал меня сзади за шею, а пальцы правой руки слегка прижались к моим губам, словно намекая мне, что я не должна говорить.
— У тебя нет имени, — сообщил он мне.
Я не поняла его фразы, но переспросить не решилась. Его пальцы по-прежнему лежали поверх моих губ.
Наконец, он отпустил меня и, выпрямившись во весь рост, посмотрел на меня сверху вниз. Я так и не решилась оторвать от него своих глаз.
— Ты хочешь, чтобы тебя кормили? — спросил мужчина.
Я не нашла в себе сил чтобы ответить ему, продолжая всё так же испуганно смотреть в его глаза.
— Вы можешь говорить, — сказал он.
— Да, — выдавила я из себя.
— Ты хочешь жить? — последовал его следующий, ужаснувший меня, вопрос.
— Да, — прошептала я.
Тогда он оторвал взгляд от моих глаз, и осмотрел меня всю, откровенно, оценивающе и невозмутимо. Никогда, за всю мою прежнюю жизнь, на меня не смотрели так, как смотрел этот человек. Казалось, он оценил каждый дюйм моего тела. Я не могла даже начать понимать такой взгляд. А может, что-то внутри меня, наоборот, слишком хорошо это понимало?
Внезапно для самой себя, я, жалобно, приподнялась с пяток, и, по-прежнему оставаясь на коленях, протянула к нему руки. Слезы хлынули из моих глаз. Я заплакала. Я перестала контролировать себя. Я едва могла говорить. Но он казался мне таким добрым. Он должен был понять меня. Я стояла перед ним на коленях в беспомощной мольбе.
— Милосердия, — всхлипнула я. — Я прошу вас о милосердии!
Я сжала ладони вместе, прося его о пощаде. Я жалобно тянула к нему руки, сжатые словно во время молитвы.
— Пожалуйста! — заплакала я. — Пожалуйста!
Но он, по-прежнему спокойно и оценивающе смотрел на меня сверху вниз.
— Пожалуйста, я умоляю вас, — простонала я. — Пощадите! Я прошу, пожалейте меня! Окажите мне милосердие! Я прошу вас! Я умоляю вас!
