Со смешком-мурлыканьем Маша вручила ей упаковку маффинов, а к ним добавила обычный кекс с изюмом в форме буханочки хлеба — «Столичный».
— Просто и со вкусом. И сытно. Тот самый, старый и добрый, советский. Бери — не ошибёшься. Я в детстве такие обожала. Могла пол-кекса с маслом и чаем слопать за один присест, ха-ха-ха! — И она взвесила на ладони плотную и тяжёлую, пахнущую ванилью и изюмом буханочку, обтянутую пищевой плёнкой. Запах пробивался даже через упаковку.
Они вернулись к дверям кабинетов как раз вовремя — каждая к своей. Маша встретила зарёванного Артёма.
— Чего реветь-то, всё уже, — со смехом сказала ему вслед врач, молодая приятная дама с длинными, густо накрашенными ресницами. — Иди к маме.
— Она мне не мама, — всхлипнул мальчик.
А в глазах Алисы Ольга прочла, что свою порцию благотворного, уменьшающего спазмы массажа та получила. После него её всегда клонило в сон, вот и сейчас дымка сонливости плавала в её взгляде. Не усталом, скорее — умиротворённом. Невидимые крошечные феи сна повисали на её ресницах, оттого глазки принцессы и слипались.
«Пусть феи сна качаются на твоих ресницах, моя светлая голубка», — так говорил жестокий лорд Гай своей возлюбленной Инголинде. И его слова неслись быстрее ветра — с почтовыми гонцами-всадниками, чтобы поспеть точно к закату, когда прекрасная королева готовилась отходить ко сну. Он, наматывавший кишки своих врагов на безжалостный железный кулак, желал ей сладких снов. Сняв грубую перчатку воина, он быстро набрасывал с десяток нежных строчек, а спустя несколько суток, точнёхонько на закате, она распечатывала его послание.
«Перед тем как отойти ко сну, я читаю ваши исполненные ласки строки, обращённые ко мне, и не верю своим глазам, — писала она в ответ у озарённого вечерними лучами окна своей светлицы. — Тот ли человек их писал, о котором я слышала столько устрашающих и отвратительных вещей? Говорят, что вы вырезаете собственных детей из утроб их живых матерей и запекаете, как молочных поросят... Если всё это правда, вы должны быть ужасны, милорд. Но я читаю ваше письмо и не верю, что такие прекрасные слова способно написать подобное чудовище. Они ему и в голову не придут. Я не знаю, чему верить. Слухам или же своему сердцу? Но оно глупо, доверчиво и может ошибаться. Его так легко ввести в заблуждение! О, не пишите мне таких слов, милорд! Не запутывайте в хитрых сетях простое сердце своей голубки. Я наивна, как ребёнок. Понимаете ли вы, что, вводя мой ум и душу в смущение, тем самым вы совершаете преступление?»
