Тогда Пирс Моффет учился в школе Св. Гвинефорта и смотрел телевизор в запруженном учениками холле — быть может, вы и не помните той передачи, но вероятно помните ритмичную, похожую на ход часового механизма музыку, которая играла, пока Аксель глядел в пустоту, как проклятая душа; все, кто неделя за неделей смотрели шоу, помнят ее. И Пирс знал: он знает, что такое Самосская буква и в честь кого она названа, а его отец — нет.
Υ.
Она стояла во главе высокой страницы в две колонки, над и перед всеми словами, начинающимися с Υ: Yaasriel>[17], Yalkut>[18], Yggdrasil>[19], Yoga>[20] и Yoruba>[20]; внимание Пирса к ней привлекли как знак, так и его изысканный шрифт. Только A, O и X имели такой статус в «Словаре Демиургов, Дьяволов и Дэмонов Человечества» Алексиса Пэна де Сент-Фалля.
«Двадцать пятая буква английского алфавита, — сказала ему книга, — а также десятая еврейского — Йуд. Ее численный эквивалент — десять, совершенное число. В еврейской каббале она membrum virile>[21] и изображается рукой с согнутым указательным пальцем. Υ или ипсилон — буква Пифагора, и долго считалось, что ее придумал сам философ с Самоса (поэтому ее часто называют «самосская буква») а ее мистическое значение — Выбор: две ветви символизируют два пути; узкий правый ведет к Добродетели, широкий левый — к Пороку».
Тогда Пирс не знал, почему десять — совершенное число, но догадывался, при чем здесь membrum virile (согнутый указательный палец походил на его собственный). Немного поискав, он нашел и самосского философа: не ел бобов, верил в реинкарнацию, человек-бог.
«Знак человеческой жизни, его форма заимствована у перекрестков, развилок дерева и пяты арки. Лидгейт>[22] сказал бы, что ствол символизирует годы юности перед трудным выбором зрелости. В христианстве его ветви стали Спасением и Проклятием, рогами древа жизни, Креста. Однако это не исчерпывает все его значения: предполагается, что он выражает некий более тайный догмат; перед тем как орден розенкрейцеров замолчал навсегда, некоторые из них делали вид, что вот-вот о нем расскажут».
Впервые Пирс прочитал это в десять или одиннадцать лет и тогда понятия не имел, сколько веков и расстояний разделяет этих людей — самосцев, евреев и розенкрейцеров; каким-то образом они существовали вместе в одном корне времени перед тем, как путь был выбран. Собранные в этой книге, они, казалось, собрались в своем отдельном мире, способном открываться и закрываться, хотя и содержащем многое из того, что было в мире Пирса. Позже он спросит себя, не смешались ли некоторые страницы с его растущим интеллектом — он никогда не знал, что он взял из них, а до чего дошел сам. Несколько дней подряд его мог преследовать не-вполне-понятный образ — вроде почерневшего обелиска с пальмами и слоном; или он обнаруживал, что все время повторяет себе — как заклинание или тираду безумца — одно слово, которое он, казалось, выдумал сам, хотя, безусловно, это было не так (
