Из текстов старца мы не можем в полной мере проследить хронологическую последовательность его духовных опытов, но кажется, что после очевидного явления имени Божия "Я есмь Сущий" или одновременно с ним в его сердце вошла Божественная благодать. Старец пишет: "Я был доведен до истощания всех моих сил. Тогда, совсем нежданно для меня, некая тонкая как бы игла проткнула толщу свинцовой стены, и чрез создавшийся волосной канал проник луч света"[124]. Он говорит о вхождении в его сердце "небесного огня". "Как Его нежная, но могущественная рука уловила меня, когда я с упорством юного безумства устремился в меоническую пустоту? Огонь небесный проник внутрь, и сердце мое растоплено было его жаром"[125].
"Светоносное мгновение" явления божественного откровения "Я есмь Сущий" и вхождение огня веры в его сердце описаны и в другом месте. Старец описывает явление Того, Кто сказал: "Я есмь Истина"[126], — и то мгновение, когда ему открылась истина, он называет "светоносным", это мгновение вывело его из ада "смертоносного мрака". Он говорит об "огне веры" Христовой, которая вошла в его сердце "как острие ножа". Конечно, он знал, что он еще не достиг "живой Истины", но само это вдохновение преобразовалось в чувство "Ее присутствия" внутри него[127].
Это было не просто ощущение присутствия, но вселение и сообщение живоносной истины, хотя и в начальной стадии; откровение о личном начале как в Бытии Божественном, так и в нас: мы, люди, как творения Божии, несем в себе "личное начало потенциально, не актуально", так как личному началу в нас предстоит актуализация. Эти мысли суть богословие откровения, а не философское размышление[128].
В своем духовном опыте старец достиг созерцания Бога в свете. Он пишет: "Когда я поверил в Божество Христа до полной несомненности, тогда меня осиял свет не от мира сего. И до некоторой степени, подобно Павлу, во свете Его я познал Его. Сначала я поверил живою верою, затем явился мне свет"[129]. Старец утверждает, что это было явление Царствия Божия: "Господь знает мою благодарность к Нему за то, что Он не пощадил меня "и не отступил, все творя, доколе не возвел меня" до видения Царства, пусть еще "отчасти""[130].
Величайший дар богословия есть дар различения тварного и нетварного, что является признаком подлинности богословия. Великая заслуга старца в том, что он провел грань различия между светом тварным, демоническим и нетварным светом Царствия Божия. Он говорит о многих видах "света и светов", которые он испытал: "свет" артистического вдохновения, "свет" философского созерцания, "свет" научного знания. Он был подвержен искушениям световыми явлениями, приносимыми духами неприязни: "Но уже в зрелом возрасте, когда я возвратился ко Христу, как к Богу совершенному, осиял меня свет безначальный. Сей дивный свет пусть в той мере, в которой благоволением свыше мне было дано познать, затмил все прочие, подобно тому как восходящее солнце не дает видеть даже наиболее ярких звезд"
