Лавджой опередил на подъеме более тихоходного мула на несколько ярдов, и Уэйд смог оценить обстановку раньше Сэндерса: медведь и в самом деле перебрался на другой берег, а, оторвавшись от собак в буреломе, уходил теперь на запад, туда, где лес тянулся на многие мили, не прерываясь, где его не пересекали ни крупные реки, ни проложенные человеком большие дороги, где первым препятствием была бы только широкая гладь реки Чаттахучи.
Уэйд поправил на плече «Ремингтон» подаренный Реттом Батлером. Он уже пристрелял ружье и убедился, насколько это ценный подарок. Уэйд почувствовал напряжение, словно бы пронизывающее промозглый воздух тысячами раскаленных нитей. Он должен был признаться себе, что не испытывал подобного ощущения даже тогда, когда убил пуму, хотя и в тот раз встреча со зверем не была случайной, он предвидел, он знал, что найдет пуму и будет стрелять в нее.
Наверное, теперешнее ощущение сидело в клетках его тела, унаследованное от далекого предка, охотника или воина, не один раз делавшего то, что должен делать мужчина, чтобы иметь право так называться.
Лай собак, истеричный, отчаянный, перемещался влево: они огибали бурелом и скоро должны были вновь взять след.
— Может быть, пора тебе его спускать? — спросил Уэйд у Джереми Сэндерса, имея в виду, конечно, Тигра.
— Нет, — покачал головой Сэндерс. — Боюсь, что этот сукин сын загрызет его в одиночку, и нам уже почти ничего не достанется.
И хмуро улыбнулся в свою бурую бороду.
Они быстро спустились по склону, уворачиваясь от вылетающих навстречу самшитовых стволов. И услышали, как стала меняться тональность лая гончаков: те взлаяли с отчаянной яростью, словно подавляя в себе остатки страха и делая последний бросок.
Сэндерс спрыгнул с мула, едва сдерживая вставшего на задние лапы Тигра, отстегнул поводок. Коричневая молния пролетела между деревьями, и к удавленно-визгливому лаю гончих прибавился хриплый бас.
— Ну, теперь-то уж точно достанем, — прорычал Сэндерс, вновь взгромождаясь на мула.
Уэйд уже не слышал его, он почти отпустил поводья Лавджоя, и жеребец несся, все больше опережая мула Сэндерса. «Ну и молодчина! — восхищенно подумал Уэйд. — Девять из десяти, а то и девяносто пять из сотни лошадей сейчас бы испуганно храпели, вставали на дыбы, учуяв смертельно опасный запах. Они бы шага вперед не сделали, а этот вон как летит.»
Лай уже не нарастал, он гремел на одной ноте, заполнив собой весь лес. И тут в просвете между стволов Уэйд заметил бурое длинное пятно, бросившееся сначала в одну сторону, потом переместившееся в противоположную. Он привстал на стременах, пустив Лавджоя в самый бешеный карьер, на который тот был способен в таких условиях.
