Между тем пропагандистская машина набирала разбег. Республиканская оппозиция в северных департаментах Франции сообразила, что, приветствуя знаменитого поляка, жертву правительственных репрессий, она легко отравит настроение местным властям. В каждом следующем местечке, где останавливался Лелевель, овации были все горячее, его всюду приглашали на приемы, встречали речами, выпрашивали у него автографы. Изгнанник путешествовал теперь в частных экипажах, он посещал образцовые сельские хозяйства, суконные фабрики, наносил визиты ученым, особенно историкам. С оттенком скептицизма он отмечал, что буржуазия, которая так его принимает, хотя и оппозиционна правительству Луи-Филиппа, однако чувствует себя превосходно, обогащается и не думает всерьез о войнах и революциях. Он записывал: «Здешние республиканцы ездят в каретах, с лакеями в ливреях!» Он считал, однако, что по политическим соображениям следует использовать эти благоприятные для Польши настроения. Брату Яну, который также находился в эмиграции, он сообщал: «Я уже целиком бросился в объятия партии движения. Поскольку это было близко к границе, я полагал, что устроить шум и движение уместно». В Абвиле он участвовал в устроенном в его честь банкете, собравшем более двухсот человек. После банкета он отправился еще на «стаканчик сахарной воды» в более демократическое заведение и уж там «были более оживленные тосты». Подобные сцены повторялись в Амьене, Аррасе и Лилле.
Власти были раздражены этими событиями, но не предпринимали открытых контрмер, опасаясь спровоцировать движение; они лишь все настойчивее поторапливали Лелевеля.
Несмотря на это, путешествие растянулось на шесть недель. Лишь 18 сентября после торжественного обеда Лелевель отправился из Лилля к бельгийской границе. Процессии провожающих сопутствовала толпа любопытных. На заставе с ним попрощались с новыми объятиями и здравицами, после чего Лелевель уселся в кабриолете. В первом бельгийском городе — Турне — его уже ждали представители местной колонии польских эмигрантов и жителей; банкет с шампанским продолжался до полуночи.
Ранним утром 21 сентября Лелевель прибыл в Брюссель. Он не знал города; выйдя на конечной станции дилижансов, он осматривался, где бы остановиться. Это был старый центральный район, с узкими кривыми улочками, с оживленным движением, явно заселенный беднотой. Взгляд приезжего случайно наткнулся на харчевню с вывеской «Estaminet de Varsovie» («Варшавская харчевня»). Название ему понравилось, и он приказал отнести туда свою котомку.
