— И ты тоже? — Он вздохнул. — Мне и так уже надоели своими лекциями о безопасности парни из охраны.
— Ты просто ненормальный. Рисковать жизнью ради того, чтобы открыть какую-то водоочистительную систему!
Он пожал плечами.
— Я должен поехать хотя бы для того, чтобы создать впечатление стабильности положения в стране и твердости правительства. Особенно после сегодняшнего взрыва. — Президент посмотрел на часы. — Мне, пожалуй, пора, — сказал он, неохотно поднимаясь.
Выйдя из лифта, он решил пройти до своего кабинета в Западном крыле через розарий. Когда-то Тафт назвал Белый дом самым уединенным местом в мире, но для президента как раз и стало постоянной проблемой, как бы хоть немного побыть одному. Вокруг него все время были люди, с самого первого дня, как только он пришел к власти. А теперь, с началом осенних беспорядков, охрана была удвоена, причем ее усилили еще ротой морских пехотинцев.
Ощущая спиной двух охранников, следовавших за ним по пятам, президент спустился по ступеням Южного портика. Солнце, встававшее из-за полосы тумана, лежащего над Потомаком, зажгло радугу поливочных фонтанчиков в середине приусадебного парка, и она слегка колебалась под дуновением легкого утреннего ветерка. Если бы не блеск стальной проволоки, окружавшей забор, сторожевые вышки и прожектора, вооруженные охранники и огневые точки, пейзаж этот вполне мог вдохновить какого-нибудь художника девятнадцатого века.
Войдя в Овальный кабинет, он сел за свой письменный стол из белого пластика и нержавеющей стали и занялся бумагами. Поморщившись, он придвинул к себе папку, в которой находились письма с соболезнованиями родственникам солдат, погибших в стычках с бунтовщиками. Их было пятьдесят. Год назад президент решил, что будет каждое из них писать сам. Теперь их писали за него, а он только подписывал и с неудовольствием думал, что, если дело пойдет так и дальше, и письма и его подпись придется печатать типографским способом.
Президент включил диктофон и углубился в дипломатические телеграммы, отчеты и прочие документы, которые требовали его внимания. Он почти покончил с ними, когда услышал голос секретарши из селектора:
— Вы можете принять доктора Нейдельмана, сэр?
— Какого черта ему надо? — недовольно осведомился президент.
— Вы хотели его видеть, сэр. Ему назначено на 7.50.
Ладони президента взмокли от пота. Он не только напрочь забыл о встрече, но, видно, специально, хотя и не отдавая себе в этом отчета, заработался так, что времени на беседу с Нейдельманом не оставалось.
