Кирьяк облизнул губы; воспоминания о той ночи явно не доставляли ему радости; но продолжал, хмурясь, обтирая потный лоб, и даже знаками показывал.
– Вблизи – гладкий, сытый, кожа как у младенца, ни волоска. Зубы ровные, что жемчуг, и такие же ногти. Одет в наборный доспех, только не боевой, а как бы праздничный. Ну, то есть, бывают такие доспехи, которые оружейник делает не для битвы, а для нарядного подарка, князю, или важному человеку. Пластины то ли бронзовые, то ли серебряные, искусной работы, и на каждой выдавлены руны, мне неизвестные. И когда шевелился – пластины не звенели, не скрипели, только переливались. И не то что шевелился – когда ходил по хоромине, не было слышно его шагов. Оружия при нём я никакого не заметил, даже малого ножа. Голос низкий, и такой сахарный, что если б я был девкой, то сразу бы растаял… Вот она, Марья, стало быть, и растаяла… Так на него глядела – я бы много дал за один такой взгляд…
Тут Кирьяк посмотрел на меня и осёкся; но я сохранял спокойствие.
Я хорошо помню то своё состояние. Словно это всё было даже не вчера, а нынче утром.
Помню, от Кирьяка исходил запах буйства.
Помню, прилетел слепень, сел на моё запястье и хотел укусить – но я его убил.
Помню, высокое солнце нагревало мои плечи, как будто мать ладонями гладила.
Я считал себя не последним парнем.
Всё имел: силу, ловкость, удачу, весёлый нрав.
Повидал мир, ничего не боялся. Песни слагал, сказы сочинял, – кому угодно мог голову задурить.
Встретил девку, и решил, что лучше не найду. Удивительную, лучшую девку. Прекрасную.
И вдруг – возле той девки появляется некто. Мне не чета. Сильней меня, интересней меня. Соперник, каких мало. Пришелец, гость с неба. Исчадие неведомой заоблачной синевы.
Ещё раз повторю. Вы встречаете девку, о которой мечтали, – и вдруг возле неё возникает другой, чудесный, необыкновенный.
Слишком сильный, чтобы прогнать, слишком красивый, чтобы презреть.
Теперь скажите: разве это не был знак свыше? Не случай вмешательства посторонней, необоримой силы?
Да, я считал себя лучше других; но пришёл тот, кто настолько же лучше меня, насколько сам я был лучше прочих.
Теперь, спустя сто лет, я наверно знаю, что не был лучше прочих; и тот оборотень, кстати, тоже был не лучше прочих.
Никто не лучше. Все мы рабы природы.
Когда дед закончил расспрашивать Кирьяка, я, признаться, слегка упал духом и сказал:
– Понятно. Он оборотень, он взрослый мужик, он впятеро сильней каждого из нас, на нём броня. Он движется бесшумно, всё слышит и всё видит. И мы собрались на него охотиться. Хорошая затея.
