Вообще-то говоря, я думаю, что это было, когда я снова отправилась в Мексику. В доме, где я когда-то жила с Саймоном и Адамом.
Я, в сущности, убеждена, что моего мужа звали Адам.
А затем, после месяцев созерцания, как-то утром облила этот холст бензином, подожгла и уехала прочь.
Через широкую Миссисипи.
Однако тогда давно я почти увидела на этом холсте разные вещи.
Почти. Например, Ахиллеса, раздавленного горем после смерти друга, когда он посыпал голову пеплом. Или Клитемнестру после того, как Агамемнон принес в жертву их дочь, чтобы вызвать ветер для греческих кораблей.
Ума не приложу, почему мне всегда нравилась та часть, в которой Ахиллес одевается в женское платье.
Если уж на то пошло, то «Одиссею» написала женщина, как однажды кто-то сказал.
Будучи в Мексике, я всю зиму не могла избавиться от старой привычки каждое утро переворачивать туфли на тот случай, если внутрь залез скорпион.
Все привычки отмирали с трудом. Так, я в течение нескольких лет продолжала непроизвольно запирать двери.
Да, и еще в Лондоне. Часто старалась вести машину по левой стороне дороги.
Погоревав, Ахиллес отомстил, убив Гектора, хотя Гектор бежал со всех ног.
Я собиралась добавить, что так поступали именно мужчины. Но также и безутешная Клитемнестра убила Агамемнона.
Не без чужой помощи. Но все же.
Что-то подсказывает мне, смутно, что это могло быть одной из идей для моего холста. Агамемнон у своей купальни, опутанный покрывалом и заколотый сквозь него.
Бог знает, однако, зачем кому-то понадобилась бы столь кровавая тема.
На самом деле кого я действительно могла бы захотеть нарисовать, так это Елену. У одного из сгоревших на берегу кораблей, после снятия осады, во время которой она была пленницей.
Но с блистательным величием при этом.
Честно говоря, я установила тот холст прямо под центральной лестницей в Метрополитен-музее. Под теми окнами в потолке, в которых я прострелила отверстия.
Кровать же я поставила на одном из балконов, с видом на это место.
Саму кровать я взяла в одной из мемориальных комнат, возможно американского колониального периода.
Что я сделала с той самостоятельно смастеренной трубой, так это прикрепила ее проволокой к балкону, чтобы она не кренилась.
Хотя я все еще пользовалась всевозможными устройствами в те дни. И электрическими обогревателями тоже.
Ну и множеством ламп, особенно около холста.
Девятифутовую ярко освещенную Электру, возможно, нарисовала я, если подумать.
Я не задумывалась об этом до сих пор.
