Сельский праздник с его лихорадочным, пламенеющим возбуждением кончился; животные уснули, и в поселок, окутанный мраком, снова вернулось молчание.
Но дождя не было и в следующие дни, несмотря на молебен, на призывы дона Трайеллы и ожидания крестьян. Земля была слишком твердой, чтобы обрабатывать ее, оливы начали сохнуть на изнывающих от жажды деревьях; но черноликая Мадонна оставалась бесстрастной, равнодушной природой, чуждой милосердия, глухой к мольбам. А между тем в воздаваемых ей почестях не было недостатка. Правда, они гораздо больше походили на почести, воздаваемые Могуществу, а не Милосердию. Эта черноликая Мадонна, как земля, может сделать все: разорить и привести в цветущее состояние; но она никого не признает и движет временами года по своей непостижимой воле. Черноликая Мадонна для крестьян не добрая и не злая, а гораздо больше. Она напускает засуху и обрекает на смерть, но она и кормит и защищает; нужно поклоняться ей. Мадонна ди Виджано с большими невидящими глазами на черном лице взирает на жизнь во всех домах, прибитая четырьмя гвоздями к стене у изголовья кровати.
Дома крестьян совершенно одинаковые: единственная комната, которая служит одновременно кухней, спальней и почти всегда хлевом для мелкого домашнего скота, если рядом с домом нет специального сарайчика, который здесь называют греческим словом «catoico». С одной стороны — печь, в которой готовят пищу, зажигая хворост, приносимый ежедневно с полей; поэтому стены и потолок черны от дыма. Свет проникает через дверь. Комната почти целиком заполнена громадной постелью, гораздо больше обычной двуспальной кровати, на постели спит вся семья — отец, мать и дети. Самые младшие, пока их кормят грудью, до трех-четырех лет, лежат в маленьких колыбельках или корзинках из ивовых прутьев, подвешенных на веревках к потолку, чуть повыше кровати. Чтобы покормить грудью, матери не надо вставать, достаточно протянуть руку и взять ребенка к груди; потом она опять кладет его в колыбель и одним ударом руки заставляет ее долго качаться, как маятник, пока ребенок не перестанет плакать.
Под кроватью помещаются животные. Пространство, таким образом, разделено на три этажа: на земле животные, на постели люди, а выше — грудные дети. Я наклонялся над постелью, чтобы выслушать больного или сделать впрыскивание женщине, стучавшей зубами от малярийной лихорадки и курившей из-за этого; головой я стукался о подвешенные люльки, а между ног неожиданно пробегала свинья или испуганная курица. Но что меня всегда поражало (а я теперь побывал в большей части домов), это устремленные на меня со стены над кроватью взгляды двух неразделимых идолов-покровителей. С одной стороны черное хмурое лицо и большие нечеловеческие глаза Мадонны ди Виджано; с другой, напротив, цветная картинка, на которой виднелись живые глаза за блестящими очками, широкий ряд зубов, открытых в приветливой улыбке.
