Завтра солнце увидит меня безнадёжно живым.
Гибель последней стаи низвергнет спасенье,
Бессилье задушит февраль руками знамений.
Пусть будет так. А жить я смертельно привык.
Приготовят постель из сухого огня и травы,
И марево высветит брошенный в озеро город,
И живот овдовевшей земли будет нагло распорот
Будет путь на семь лун, и устанет колдун —
Бубен ляжет, как нимб, в серый пепел седой головы.
Да, тюрьма и сума. И чума? Но ведь мы не больны.
Пусть умрёт в страшных муках последний и гордый король
И печаль будет ткать тишину над молчащей сестрой.
Пусть будет так. Но, устав, мы попросим войны.
Мне судьба — не судья. Искушением — лесть сатаны.
Я просрочен. И, стало быть, мне крутить барабан.
Дрожь в коленках пройдёт. Повезёт, так избавь от забав.
Я б поверил в него, если б верить мы были вольны.
Вскройте прикуп. Я — пас.
В моем зеркале — тени предчувствий.
И окурок погаснет в руках и поверит страстям.
И с похмелья я выдам им имя слепого вождя.
Но под сердцем — ожог. А на сердце — по-прежнему пусто.
И распутная ночь не меня уподобит Прокрусту,
И я втисну в себя это время — была не была.
Но шальная стрела задохнётся в груди у орла.
Пусть будет так. А со мной уж поделятся грустью.
Он вышел ко мне по твоим костям, Джим.
Волосы Авеля
В стакане портвейна.
Париж.
Секта слепых онанистов.
Улыбка Каифы с рекламы.
Тебе носивший во чреве
Подставил ладонь Пер-Лашеза.
Беги. Беги, Джим, беги…
А в придорожной закусочной
Сегодня торт с земляникой.
Капелла кастратов похабит
Печальный напев каравана.
И бесконечная очередь —
Люди с обрюзгшими лицами.
Они получают деньги
За то, что пили с тобой.
Беги. Беги, Джим, беги…
В дешёвых пивных голубые
Блюют на твои портреты,
И солнце корёжит засовы
На вечных твоих дверях.
Беги, пока под Шопена
Выносят чистое Слово.
Беги, брат, мы встретимся завтра
На пороге Изгнанья.
Беги. Беги, Джим, беги…
