Opus marginum | страница 8



2

Я читал письмо от Корнеля. Глупое письмо. «Я ненавижу тебя. Я ненавижу город. Ты заодно с его убогим величием. Твои фальшивые зубы и его фальшивые фонари. Помни, оскал покойника честнее его улыбки. Ты — на краю воронки, и пытаться строить там крепость — значит низвергнуться вместе со всеми ее башнями, зубцами, стенами, подъемными мостами. Твой город — перстни на пальцах ног, нагло выпирающих сквозь дыры носков. Твой город — ночные вздохи и глупые песни, из которых тебе — пара минорных нот и мой предсмертный крик. Твой город — это ручной зверь, ласковый, спокойный, флегматичный охотник — не дай бог ты прыгнешь за флажки. Какого черта ты отдался ему, мой испорченный мальчик? Ты же прекрасно понимаешь, что в нем нет ощущения смерти, только страх, страх, страх. Тебе не стать никем, даже если ты будешь любим городом, он изнасилует тебя и выкинет туда же, куда перед этим выбрасывал мусор, презервативы, любимых девочек. Ты будешь плавать там и ощущать себя счастливым гондольером. «Санта — Лючия». Ты станешь (а, может быть, уже и стал) одним из тех, кто любил мои книги. Ты будешь проливать на них чернила, заворачивать в них рыбу, вытирать ими свою задницу, или же дети склеят из них огромного бумажного змея. И я буду прощать тебя, хотя ты вряд ли обо мне вспомнишь. Моя шлюха будет мыть тебе ноги («Это он об Инес!»), стирать тебе трусы и с нежностью причесывать грязные волосы. Вы будете жить втроем: ты, она и город. Этот третий будет вмешиваться в вашу жизнь, навязывать вам извращения, перебегать дорогу, плевать в лицо газетами. Hе’ll Ье уоuг Реерing Тоm. Он вывернет вас наизнанку, как до этого выворачивал мои карманы. Его вам кинули как кость, и он встанет вам поперек горла. Блаженны не видевшие города ибо прозреют. Город — это Бог, воплощенный в дешевых капищах с дорогими идолами — христосики, магометики, буддяшки. Ты — центр мира, но ужас, яма и петля тебе, житель города. Поруганная честь надувных кукол — все завистовано, смазано, вылизано и готово к употреблению. «Нужно бояться, очень-очень бояться, миленький. Тогда станешь порядочным человеком». Но тебе все равно — Сартр, Бельмондо или Папа Римский — Жан-Поль и в постели Жан-Поль. Пойми, я не хочу тебе добра, я ненавижу тебя, ты заразен, и это хуже чумы — ты болен городом. Город лечится тобой, втирая тебя в свои раны, принимая вовнутрь как рвотное или слабительное, сердечные капли или анаболики. Прости меня за то, что я не откровенен с тобой. Я был бы неискренен, оставляя за собой право учить тебя, но ты уже так слаб, что ничего другого мне не остается. На твоих фресках под осыпавшейся штукатуркой — нецензурная брань твоих предков, тщательно прорисованная твоими потомками, но ты уже позабыл, что стыд — это еще не отжившая категория. Не мне разубеждать тебя — я сам справлял нужду в алтаре, а ты стоял рядом и курил. Город сбил меня на лету, но ты не слушаешь Дедала, сынок. Эксцельсиор! Все вы самоубийцы, и ваше место за оградой. Сожги это письмо или вставь в рамку — оно неплохо будет смотреться в сортире. Оно тоже умрет. Пиктограмма дикаря, бежавшего цивилизации. Прочитайте ее втроем, и ты услышишь, как он мерзко хохочет, твой Город.