Эта идентификация заглушила неловкий эгоизм молодого интеллектуала. Впервые в своей жизни он был неотъемлемой частью целого, чего-то большего и более значительного, чем он сам. Его цинизм рассеялся. Он обнаружил, что любит этих людей и к своему немалому удивлению понял, что его, как никогда ранее, принимают за своего, и не только друзья, но и семья простого фермера, у которого он жил. Во время последнего полета он сделал еще один шаг вперед в собственном духовном развитии, так как в эти памятные часы над облаками, наедине с самим собой он увидел, что дух группы лишь служит примером ценностей человечества. В действительности их следует искать не в группе, а в самой сущности каждого человека: именно они делают его человечным. Это качество представляет собой надличную величину, присущую каждому, но тем не менее не являющуюся ни личностью, ни эго. Скорее, это — искра жизни в человеке, нечто божественное и вместе с тем в высшей степени человеческое. В своем уединенном размышлении, в своем ощущении полного одиночества, которые Сент-Экзюпери передает таким простым и убедительным языком, молодой пилот коснулся восприятия того, что Юнг называет Самостью, центром сознания, выходящего за пределы эго.
106 Таким образом, оппозиция и мотив самозащиты могут обеспечить импульс, необходимый для осуществления обособления от группы, и привести к открытию уникальности индивида. Тем самым инстинкт самосохранения с его семенами войны и потенциальной возможностью уничтожения всего рода человеческого демонстрирует способность функционирования в новой области, и теперь его сила переключается на поиск высшей ценности в человеческой психике. В результате такого поиска могут быть трансформированы примитивные, первобытные силы, до сих спор спящие тревожным сном за цивилизованной маской современного человека.
Историческая эволюция этого инстинкта проходила через ряд довольно ясно очерченных этапов. Кое-где некоторые индивиды, также как и небольшие группы людей, обретали способность к самоконтролю и разумному действию и тем самым поднимались над общим уровнем почти рефлекторной реакции на опасность или повреждение. Аналогично, большие группы постепенно учились управлять своими реакциями, и постепенно даже целые народы согласились признать некоторую дисциплину и контроль.
Особенно трудной представляется трансформация инстинкта агрессии, возможно, потому, что, в отличие от голода, он неизбежно использует примитивные средства для своего удовлетворения. Во время еды один индивид не обязательно попирает права другого, тогда как борьба, даже в целях самозащиты, включает механизмы как защиты, так и агрессии. Несмотря на это, данный инстинкт претерпел существенную модификацию.
