А желающих, к слову сказать, находилось немало, потому что по Большому тракту караванам требовался почти месяц, чтобы доползти до земель остроухих. Дорога, конечно, была ровной, широкой и ухоженной, потому как ее сами эльфы проложили еще два с половиной века назад. Насадили в тех местах своих обожаемых остролистов,[13] окопались в холмах, поскольку были одними из первых, кто рискнул шагнуть в освободившиеся от проклятия Изиара Серые пределы. После чего пустили слух, что возьмут на обучение любого желающего, чуть ли не первыми среди сородичей поманили древними секретами мастерства… в общем, нетрудно представить, почему Большой тракт никогда не пустовал. К ушастым, говорят, даже гномы не гнушались делегации отправлять, чтобы эльфийское оружейное дело освоить, к неудовольствию светлого и темного владык.
Правда, люди первое время опасались, что между остроухими вспыхнет свара, потому что слишком уж рьяно золотые эльфы принялись нарушать веками освященные традиции. Однако обошлось: ни один из владык не стал портить с золотыми отношения. Правда, и официального посольства к отступникам они тоже не отправили. Просто проигнорировали существование нового источника беспокойства и продолжили жить, как жили.
Однако речь сейчас шла не об эльфах, а о том, что в новый, любовно созданный ими островок рая попасть хотели слишком многие — от бродячих трубадуров до повидавших виды магов. А остроухие хоть и открыли в кои-то веки границы, все же не горели желанием принимать у себя всякий сброд. Поэтому и разместили на Большом тракте череду укрепленных застав, в чьи обязанности входило отсеивание неблаговидных посетителей; да и вдоль Золотого леса выставили собственные посты. Под сень роскошных остролистов с благоговением заходили лишь немногие счастливчики, кого перворожденные действительно желали видеть.
Разумеется, существовали еще Южный и Северный тракты, пролегающие в обход эльфийских застав. Однако, во-первых, по ним топать было гораздо дольше, а во-вторых, охраны там отродясь не имелось. Так что рисковому купцу, вздумавшему сэкономить на пошлинах или досадных задержках, светила безрадостная встреча с местными зверушками, редкими гостями из Проклятого леса или, что гораздо более вероятно, с расползшимися по округе разбойниками, которых король Интариса хоть и желал искоренить, да руки все никак не доходили.
— Раньше, говорят, было вообще не пройти, — сообщил въедливому наемнику единственный из трех рейдеров, которого Плуга сумел доставить пред светлые очи магистра немедленно, — подтянутый, лихого вида парень с копной рыжих волос и искалеченной левой рукой, на которой не хватало трех пальцев. — Там почти до самого тракта тянулись непроходимые дебри, в которые сам Торк побоялся бы сунуться. Говорили, даже эльфов порой утаскивали за шкирку, а потом торопливо жрали у дороги. Но остроухие молодцы потеснили Проклятый лес. Где-то три века, как между ним и дорогой появилось межлесье, в котором еще как-то можно жить, но дальше… если рискнешь сунуться — сплошной заслон, ни пройти, ни проехать, ни в щелочку проскользнуть: ветки, колючки, шипы и когти. Порой даже не сразу сообразишь, где просто куст, а где притаился какой-нибудь зверь. Бывало, смотришь — вроде заяц оттуда побежал. Только здоровый, с собаку. Дернешься за луком, стрельнешь, думаешь, что попал, а он на стрелу твою фыркнет, выдернет и такую пасть раззявит, что потом штаны менять приходится.
