Так он и сделал.
В магазине было людно; в кассу и к прилавкам стояли очереди. Он встал в одну из очередей; сзади раздался женский голос: «Вы крайний?» — он обернулся, чтобы ответить «последний», и увидел Любу.
— Здравствуйте.
— А, Василий… Не знаю, как по отчеству…
Казалось, она похорошела еще больше. Ей очень шла и белая шаль с серебряными нитками, и мутоновая шубка, и вовсе не трудно было догадаться, что и шаль, и шубку ей привез Володька. Тогда, в такси, на ней была обыкновенная ленторговская шляпка и простое пальто…
— Пожалуйста, — пропустил ее вперед Ткачев. Он мялся; ему вовсе не хотелось разговаривать с Любой после того, что он угадал в ней, и самым естественным вопросом в этом положении было: «Как живете?»
— Нормально, — ответила Люба. — Володя в рейсе, на днях вернется, а тетя Лина уехала к сестре в Днепропетровск.
— Надолго?
— Видимо, насовсем. Квартирка-то у нас тесная, сами знаете — однокомнатная.
И снова Ткачеву стало холодно. Володька согласился, чтобы мать уехала из Ленинграда? И для Любы это — «нормально»?
Очевидно, она догадалась, о чем думал Ткачев, и добавила:
— Она давно собиралась к сестре. Больная женщина, кроме тети Лины, у нее никого нет…
Это прозвучало как оправдание и подтверждение догадки: значит, не захотела жить с невесткой.
— А как вы? — спросила Люба.
— Так. Работаю…
— Заходите как-нибудь.
— Как-нибудь, — ответил он.
А теперь домой, домой! Его начало знобить, едва он вышел из магазина на улицу, на слякоть. «Кажется, все-таки заболеваю. Совсем ни к чему». Едва он вошел в квартиру, соседка сказала, что звонили со службы, просили срочно позвонить. Что там еще стряслось? Он снял трубку — ответил оперативный.
— Ты как себя чувствуешь?
— Ну, — засмеялся Ткачев, — наверно, тебя мое здоровье волнует не с медицинской, а с деловой точки зрения?
— Да. Понимаешь, у нас еще трое больных прибавилось. А тут еще одна коробка на подходе. Не мог бы ты…
— Ладно, — сказал Ткачев, — буду.
На этот раз пришел смелый «торговец» — одно из немногих иностранных судов, которые отваживались ходить в Ленинград за ледоколом. Впрочем, льда было мало; на Балтике он и вовсе стаял — зима оказалась на редкость теплой. Морозы держались всего какую-нибудь неделю.
Все таможенные и пограничные формальности были выполнены быстро, и Ткачев вернулся на ОКПП: через два часа предстояло выпустить одно наше судно. Эти два часа вполне можно вздремнуть на диване. Офицеры часто дремали здесь, когда оказывалось «окно». И опять его разбудил оперативный:
