Он ощущал боль почти физическую. Хотелось встать, подойти к Любе и сказать: «Зачем же вы согласились, если не любите его? Ведь это же ложь, и вы начинаете со лжи…» Он встал. Ему пора идти. Лечь и выспаться как следует. Завтра с утра на службу. Храмцов пошел проводить его до дверей, помог надеть шинель:
— Слабак же ты, Васька!
Он кивнул:
— Ага, слабак, да еще какой! Ну, будь счастлив, старина!
Они обнялись, и вдруг Ткачев всхлипнул.
— Ты чего?
— Пьяненький. К тому же насморк, — объяснил Ткачев.
Ему показалось, что вот именно сейчас они прощаются, и это уже надолго, и теперь Володька Храмцов уходит от него куда-то далеко-далеко…
— Ты словно бы не рад за меня, — сказал Храмцов.
«Значит, все-таки заметил? И уж если он заметил, значит, Люба тем более».
— Ну, отчего же, — пробормотал Ткачев.
Ему было отвратительно кривить душой, но попробуй поступить иначе. Из-за открытых дверей доносился рокочущий басок капитана «Донца»: «Я всегда знал, что у моего штурмана отличный вкус, Любочка. Но откуда у вас такой ужасный?» Там засмеялись, и Храмцов, услышав шутку капитана, тоже засмеялся, открывая перед Ткачевым дверь на лестницу. Нет, он был счастлив. Счастлив по-настоящему. И нельзя было сказать ему все, что отзывалось в Ткачеве и тревогой и болью.
«Впрочем, — подумал он по дороге, — все, может, обойдется, и будет хорошая семья, особенно если пойдут ребятишки». Он шел и слушал, как под ногами поскрипывает снежок, распахнул шинель и с удовольствием почувствовал прикосновение морозного воздуха. И мало-помалу тревога начала проходить. Просто ему очень захотелось, чтобы все у Володьки получилось именно так.
Недели через две или три после свадьбы Люба вспомнилась Ткачеву по такой далекой ассоциации, что впору было самому удивиться…
Время выдалось трудное. По Ленинграду гулял грипп, многие контролеры болели, и Ткачеву приходилось подменять заболевших. Он устал, осунулся, сам чувствовал себя плохо — дальше некуда! — но старался держаться. Аспирин, горчица в носки на ночь да чай с малиной хоть немного, да помогали. Хорошо, еще зимняя навигация: зимой всегда тише. «Иностранцы» вообще появлялись редко. Было неожиданностью узнать, что на нашем пассажирском судне прибывает группа туристов из Европы. Нашли время! Март, в Ленинграде все течет, грипп, а они катаются. Впрочем, их частное дело. Но он бы в такую пору сидел дома…
Туристы проходили через таможенный зал, и Ткачев стоял в стороне. Его дело было — документы.
