— Ну что? — нетерпеливо спросил старший инспектор, когда эксперт поднял трубку.
— Бокштейн умер от удушья, вызванного сильнейшим синтетическим ядом. Следы этого яда остались в бокале, из которого он пил.
— Ага! — воскликнул Беркович.
– “Ага” — слишком сильно сказано, Борис! Видишь ли, в бокале действительно только следы яда. Его недостаточно даже для того, чтобы отравить ребенка, не говоря о таком тяжелом мужчине, как Бокштейн. В покойном около восьмидесяти килограммов веса, и, чтобы его убить, концентрация яда должна была быть раз в десять больше.
— Ты уверен?
Хан не удостоил старшего инспектора ответом.
— И что же теперь? — спросил Беркович, сбитый с толка.
— Не знаю, — вздохнул эксперт. — Тебе виднее, ты сыщик.
— Может, кто-то в суматохе перелил в бокал Бокштейна коктейль из другого, не отравленного, бокала? — подумал вслух Беркович. — Вот концентрация и уменьшилась.
— В десять раз? Исключено, — заявил эксперт, — потому что…
— Да я и сам понимаю, — перебил Беркович. — Нужно было влить литра два жидкости, верно? К тому же, непонятно, зачем убийце было рисковать и разбавлять отравленный коктейль? Все равно обнаружили бы, что в напитке яд.
— Да, логики мало, — согласился Хан.
— Бокштейн пил что-нибудь, кроме коктейля?
— Нет, — отрезал эксперт. — И ничего не ел — это я отвечаю на вопрос, который ты мне сейчас задашь.
— И не подумаю, — хмыкнул Беркович. — Я и так знаю, что Бокштейн ничего не ел после шести вечера.
Закончив разговор, Беркович долго сидел задумавшись. Он уже допросил не только председателя землячества, но и всех, с кем Бокштейн общался на вечеринке, а также обоих официантов, хотя напитки разносил только один из них, а второй занимался закусками. В кухне отравить коктейль не могли: никто не знал, какой именно бокал достанется Бокштейну. С подноса Бокштейн взял бокал сам, не выбирая, поскольку был увлечен разговором с Меиром Бруком, журналистом из русской газеты. На допросе Брук сказал уверенно:
— Мы говорили о Путине, Исак уверял меня, что президент, будучи человеком гениальным, все заранее просчитал, в том числе и свою жизнь после отставки. Мол, понять его логику мы не в состоянии, как не можем понять, скажем, общую теорию относительности. Представляете?
— Да-да, — нетерпеливо сказал Беркович. — Так вы утверждаете, что бокал с подноса…
— Официант проходил мимо нас. Исак проводил его взглядом, потом щелкнул пальцами, и когда официант остановился, не глядя, взял с подноса бокал.
