Изображая смущение и готовность снова чихнуть, химера отступала в сторону и переводила взгляд с одного почтенного длора на другого. Те норовили сдвинуться.
Смуза объяло очистительным пламенем. Это он зря, конечно. В «соплях» расплавились гранулы, и над министром науки и новых технологий заклубился вонючий дым, охватил коляску, его огненного быка.
– Идиот! – прокашлял Смуз. – Мальчишка! Так и не повзрослел, гаденыш мелкий.
– Да что вы, это чистой воды случайность, – самым искренним образом уверил я (хотя после стольких ведер краски, сколько моими стараниями упало на Смуза с Башни злых духов, все равно не поверит). – У химеры аллергия на… чешую.
Соседям не хватало выдержки тактично сносить вонь, они тянули поводья, экипажи сталкивались, динозавры клекотали, а нюхнув дымка, заметались в упряжках.
Головная боль прошла, я взбодрился.
Началась сумятица, едкий дым охватывал зверье и пассажиров, которые, оказывается, знали много дурных слов. Над площадью громыхало мое славное имя, повторяемое десятками самых почтенных горожан.
Ну как, получили?
Щит родовой магии отклонил несколько непроизвольных проклятий.
Улыбаясь, взбежал на пару ступеней, понаблюдать за результатом творческой деятельности с лучшего ракурса.
Взгляд упал на рыжий сполох всклокоченных волос, и в груди будто воздушный шарик сдулся. Голова опять заболела.
Жена, м-да…
Натянув ворот странной рубашки на нос, она скептически наблюдала попытки научного собрания смотаться с площади.
Обтянутые штанами бедра, за которые тонкими грязными руками держалась бродяжка, так и притягивали взгляд.
Во что я ввязался?
На площади началась куча-мала. Экзотическая живность кусалась, плевалась, динозавры блевали, огненный бык треснул и с наскока подпалил соломенную хрень. Каменная животина тупо развалилась на куски. Почтенные дядьки махали руками, кричали, пытались выбраться из толпы. И шум стоял такой, что в ушах звенело.
Кажется, они идиоты! На всякий случай поднялась на крыльцо и снова взяла девочку на руки.
Полицейские выглядывали из дверей, но остановить непотребство не пытались. Поникший при взгляде на меня брюнет, увидев, как оплеванный дедок выскочил из толпы в одних портках, заржал и даже поаплодировал. Невольно улыбнулась и я.
Потом вспомнила, что я, кажется, такая же жертва, как спрятавшийся в чужой карете дед, и охота улыбаться резко пропала. Деда пытались вытолкать, он – влезть. Брюнет так увлекся созерцанием потасовки в карете, что не заметил, как я подошла и дернула его за ухо.
