А я не знала, что сказать.
Моргнула. Скрестила трясущиеся руки на груди.
– А ты почему не в секции? – сипло спросил Павлик.
– А ты почему не на подработке? – тихо спросила я.
Наконец Светка отклеилась от него и, завернувшись в покрывало, двинулась на меня, но я стояла в дверях, и она благоразумно сохранила дистанцию. Впрочем, мне было так холодно, что я ничего не могла бы ей сделать.
Так мы и застыли. Самое плохое – Павлик не прятал глаз и не выглядел виноватым. Скорее злился. Ну конечно, я помешала развлечению.
Мы продолжали чего-то ждать. Нервно заправив за ухо осветленную прядь, Светка опустила густо накрашенные ресницы:
– Саш, пропусти, пожалуйста.
Механически отступила в сторону. Светка подхватила игривое бежевое платьице, набитую косметикой сумочку и кошачьей походкой от бедра двинулась на выход, оставив в постели кружевные трусики и бюстгальтер.
А Павлик смотрел ей вслед жадным, восхищенным взглядом.
Высокая и гибкая, как пантера, она прошла мимо, обдав меня ароматом духов и запахом моего мужа, и с потрясающей наглостью свернула в ванную комнату. В приоткрытую дверь было видно, как она поправляет светлые, идеально уложенные даже сейчас волосы, оглаживает четвертого размера груди с торчащими сосками.
Меня замутило. Шагнула в спальню и захлопнула дверь. Стекло зазвенело.
– Почему? – только и могла спросить я.
Презрительный, оценивающий взгляд Павлика резал сердце, выбивал из колеи и замораживал, замораживал еще сильнее, хотя это казалось невозможным. А я стояла перед ним и ждала, хотя все уже безвозвратно уничтожено и в его ответе смысла нет.
– А ты не понимаешь? – Павлик взял с прикроватной тумбочки тонкие дамские сигареты Светки и закурил, нарушив (вероятно, не впервые) данное мне слово больше не вдыхать всякую никотиновую дрянь. Дым от первой затяжки на миг прикрыл его лицо. Павлик тлеющей сигаретой указал на меня и как бы обвел по контуру. – Ты в зеркало себя видела?
Плотнее стиснула скрещенные руки, да так крепко, что подвеска с черепом больно вдавилась в предплечье и грудь.
– Джинсы, все эти твои детские фенечки, воронье гнездо на голове, кроссовки и майки с тупыми надписями были милы, когда тебе было пятнадцать. Даже в восемнадцать это выглядело ничего, но теперь, Саш… – Он поморщился. – Ты же взрослая женщина, а выглядишь как какая-то гопота из подворотни. Мне стыдно с тобой на людях появляться.
Дыхание перехватывало от каждой фразы. И была растерянность – всепоглощающая, парализующая.
