Леонидас никогда ни о ком не заботился в прямом смысле, но о Сьюсан он заботился.
А она благодаря ему узнала, что такое секс. До этого она наивно полагала, что секс — это та единственная физическая близость, которая случилась у них с Леонидасом в далеком горном поселке. Он научил ее множеству способов постичь науку любви. Она научилась доставлять ему наслаждение языком, садилась поверх него, чтобы управлять им.
— Ты уже давно не жалуешься на головную боль, — сказал Леонидас, подойдя к шезлонгу, где сидела Сьюсан.
Она отложила книгу, сдвинула солнцезащитные очки на лоб и, прищурившись, посмотрела на него.
— Что-то случилось? — спросила она.
Отвечать на этот вопрос Леонидасу не хотелось. Как и признать ее проницательность.
— Вероятно, с худшим покончено, — сказал он.
Сьюсан встала, натянула на себя шаль и слегка склонила голову набок.
— Так что же произошло?
— Какое это имеет значение для тебя? — вырвалось у него. — Ты же продолжаешь повторять, что я никогда не завоюю тебя полностью.
Взрыва негодования от нее не последовало. Она долго стояла и глядела на него, потом протянула руку и дотронулась до его руки.
— У тебя есть то, что ты имеешь, Леонидас, — тихо произнесла она. — Возможно, этого достаточно.
Эти слова вонзились ему в душу. Он подумает об этом позже. Позже разберется в себе.
— Это оказалась моя мать, — хрипло произнес он, сдерживая гнев. Он очень боялся, что за гневом прячется обида и горе маленького мальчика, который до сих пор, несмотря на прожитые годы и горькие уроки, хочет, чтобы Аполлония была настоящей матерью. — Именно она стоит за этой аварией.
Сьюсан сдвинула брови, но ничего не сказала. Она куталась в шаль и не сводила с него взгляда.
— Я не переставал выяснять причины крушения. Твои детективы привели тебя ко мне, но я хотел узнать больше. Потому что, разумеется, если кто-то пытался убить меня один раз, то почему бы не сделать это снова.
— Возможностей очень много, — пробормотала она, — и они ведут к определенному кругу людей.
Леонидас усмехнулся.
— Да. Особенно греет душу, когда узнаешь, насколько меня ненавидят родные люди.
— Леонидас, это не ненависть, — с жаром запротестовала она. — Они тебя не знают. Они — мелкие, жадные людишки, стремящиеся к наживе и власти. Они жертвы своей же алчности, они вечно ищут виновного, если не получают чего-либо. То, что они тебя ненавидят, не говорит ни о чем, ну, возможно, лишь о том, что ты намного лучше их.
— Смотри, малышка, — оборвал он ее, — как бы я после твоих слов в результате тебя не завоевал.
