– Да.
– Плохо! До присяги могла отказаться, а сейчас, насколько я знаю, уже поздно. Но для тебя могли бы исключение сделать – ты ж сама исключение здесь. Иди, просись, дочка, пока не поздно. Говори: так, мол, и так, простите дуру, сглупила я, не смогу, не выдержу, только подведу вас всех… А не отпустят, так вот что я советую: ты этого, ну… забеременей, короче. Ну не будут же тебя с пузом заставлять бандитов ловить. А я, чуть что, подтвержу, что с медицинской точки зрения ты в армии служить не можешь…
– Нет, доктор. Я буду служить.
– Хм… Ну смотри… Ладно, засиделся я с тобой. Обезболивающее дать? Могу даже опия немного прописать на первые дни. Тебя ж уже завтра погонят.
– Перетерплю.
Вера отвечала рассеянно. Она уже понимала, что тот парень сломал позвоночник из-за ее удара. Но волна самобичевания не успела ее охватить. По диггерской методике она расчленила ситуацию на составляющие: правилами нанесение ударов во время преодоления полосы препятствий не запрещалась, она шла к цели, и этот неудачник стоял на ее пути. Любой другой просто бы спрыгнул с бревна, а этот оказался неуклюжим – значит, сам во всем виноват. Конечно, если бы она знала, что он упадет вниз головой и наступят такие последствия, она бы нашла другой способ его обойти. Но предвидеть она этого не могла, а значит, не виновата. Что ей дальше делать? Проведать парня и признаться ему во всем? Это ничего не даст – ему будет еще больнее от того, что причиной его страданий оказалась более ловкая, чем он, девушка. Как-то помочь ему она тоже не может. Вот и все! Логически выстроенная стена доводов вытеснила неуместное чувство вины раз и навсегда.
Зозон просил выделить Вере, как единственной женщине в отряде, отдельную квартиру, тем более что одна пустующая в блоке Урочища была. Но командир злорадно напомнил, что квартиры выделяются только женатым, а для холостяков и, соответственно, холостячек существует казарма. Подполковник еще раз прошелся по мягкотелости Зозона, напомнил, что эти проблемы себе нажил он сам.
Зозон завел Веру в казарму – длинный отсек блока Урочища с десятком трехъярусных кроватей, установленных перпендикулярно. Казарма, собственно, – это часть туннеля, отгороженного двумя поперечными перемычками, отделявшими ее от других помещений блока, и одной продольной стенкой на две трети ширины туннеля – за этой стенкой шел коридор, соединявший все помещения блока. Солдатское жилище вид имело довольно унылый – приплюснутый с одной стороны большой цилиндр. Единственной окраской стен и потолка являлись потеки сочившейся в туннель влаги. Десяток трехъярусных кроватей уходили под самый свод. Кровати расположены настолько близко друг к другу, что протиснуться между ними можно только боком. Собственно, не кровати это, а деревянные нары с топчанами. Топчаны отсутствующих идеально застелены единообразным, выцветшим от времени, но чисто застиранным льняным бельем. На трех полках в закругленной нише туннеля, протянувшихся на всю длину помещения, аккуратно сложено все имущество убров. На крюках, вбитых в стойки кровати, – их многочисленный арсенал: мечи, арбалеты, колчаны, портупеи с кинжалами, метательными ножами, наручниками и прочей амуницией. Несмотря на внешний порядок, в казарме стоял тяжелый запах мужских тел, перегара и чего-то еще.
