Практически на каждом четвертом портрете был изображен представитель рода Джардинов. Боуда знала имя каждого, знала их истории восхождения и скандалы, которые объясняли прерывание линии преемственности и позволяли вклиниться кому-то другому. И теперь, когда Уиттем занял кресло канцлера, апартаменты вновь стали сосредоточением власти Джардинов. Можно сказать, еще одним крылом Кайнестона. Казалось, открой боковую дверь – и увидишь сидящую за шитьем в Большом солярном зале леди Талию или Сильюна, замышляющего в библиотеке очередную каверзу.
Вот только теперь Сильюн будет регулярно появляться еще и здесь, в Вестминстере, подумала Боуда, заходя в кабину лифта, созданную с помощью Дара и поднимающую на верхний этаж башни только Равных.
Боуда никак не могла взять в толк, почему ее крестный, лорд Рикс, выбрал Сильюна своим наследником.
Она не могла спросить об этом Рикса напрямую, не могла позволить себе дурной тон, и без того ходили сплетни, будто они с Диной ждут не дождутся, когда им достанется Фар-Карр. Натура и характер Диди делали ее непригодной на роль наследницы, но Боуда уже все распределила наперед: ее старшему ребенку достанется Кайнестон, второму – «Эпл-дарем», а третий ребенок в Фар-Карре создаст младшую ветвь рода.
К прискорбной потере Фар-Карра добавлялась мерзость лицезреть в парламенте Сильюна. Боуде нравилось иметь дело с известными величинами. В течение многих лет она наблюдала, как образовывались группировки, отмечала, у кого какие слабости, страстные желания, уязвимые места, все это она сгруппировала и распределила по файлам в своей голове на тот день, когда вся эта информация станет полезной. А полезными они станут, когда она нацелится на кресло канцлера.
Но Сильюн был темной лошадкой, она понятия не имела, что происходит в его голове.
«Не знает этого и его отец», – поставила точку в своих рассуждениях Боуда, когда лифт остановился. Это был новый и нежелательный опыт для нее и Уиттема Джардина.
Боуда постучала в дверь апартаментов и почувствовала, как Дар колкими мурашками пробежал по ее телу. Дверь открылась достаточно для того, чтобы голова ее свекра могла просунуться в щель.
– Боуда, – сказал он, пальцами зачесывая назад свою рыжую с проседью гриву и усмехаясь улыбкой матерого льва, – проходи. Имоджен собирается уходить.
Когда Боуда переступила порог, не было похоже, чтобы женщина на диване собиралась уходить. Хотя бы потому, что на ней было недостаточно одежды.
