Итак, я снова здесь. Благословен Багдад,
И муэдзин кричит, и вторит глотке эхо…
Сейчас найду друзей, и будет каждый рад,
И встретят гостью здесь вином и добрым смехом…
Но, что за чудеса, у ханского дворца
Стенания и плач, стоит, понурясь, стража…
Иду искать внутри властителя-отца
Прелестницы Будур, и примечаю — сажей
Как будто тень легла на царство и окрест,
Так, словно свет померк, и потускнело злато,
И помертвело всё в пределах этих мест,
Сиявших лишь вчера столь щедро и богато…
Султан сидел, вперясь в узорный потолок,
В глазах его больших, искрясь, стояли слёзы.
И видно было мне, что старец изнемог,
Окаменев в подушках, не меняя позы.
«Величество», — зову и трогаю его, —
«Очнитесь, я прошу, скажите, что случилось!?»
Он будто не слыхал призыва моего,
Султанская его совсем ослабла милость.
Но кое-как его я в чувство привела,
Мы выпили вина и, закусив шербетом,
Владыка мне сказал, мол, зря сюда пришла,
Он сам не знает, где на всё найти ответы.
А было хорошо, и правили вдвоём
Султан и Аладдин, причём, второй старался
Быть сыном для того, кого зовут царём,
Но и народ жалел и встретить не боялся
Ни нищего, ему давая всяких благ,
Ни сироту, его устраивая бытность,
И смело защищал страну, и всякий враг
Им был изобличён здесь, несмотря на скрытность.
