Свою куртку я обнаружил валяющейся у изголовья дивана. Я поднял ее, судорожно ощупал… хвала Вселенной, бумажник ютился во внутреннем кармане, и его содержимое подсказало мне, что ничего лишнего с меня в клубе не взяли! Не хватало всего полусотни рублей. Впрочем, я мог сильно не волноваться — все самое ценное и свои банковские карточки, единственные ключики к здешним замкам, я вчера предусмотрительно спрятал в сейфе.
— Так, ну и чего теперь? — произнес я вслух.
Вместо ответа раздался звонок телефона на тумбочке в прихожей. Звонок мерзкий, заставивший подпрыгнуть. Во всех гостиницах независимо от звездности почему-то ужасные телефонные аппараты.
— Алло? — сказал я в трубку.
— Господин Круглов? — вежливо, но не без ехидства, поинтересовался портье.
— С небольшой натяжкой, — пошутил я.
— Ээ… ммм…
— Я, я! Слушаю вас.
— Доброе утро. Вам звонок с городской линии. Соединять?
«Вот он, говнюк! Объявился!».
— Да, конечно, давайте.
В трубке раздался щелчок.
— Ну, и где носит твою задницу, гид несчастный! — почти радостно прокричал я, ожидая услышать извиняющееся блеяние Евгения Палыча. Но в трубке раздался совсем чужой голос. Низкий, неприятный.
— Слушай сюда, — не утруждая себя приветствием, сказал собеседник. — Если хочешь получить его задницу целой и невредимой, к вечеру принесешь деньги, куда тебе укажут. Иначе и его порвем, и тебе кранты. Уяснил?
— Эээ, что? Какие деньги?
— Какие нам должен твой приятель.
— А причем здесь, простите, я?
— А ты за него поручился, — хмыкнул человек.
Я проскрипел зубами.
— И что за деньги?
— Триста.
— Вы могли бы взять их вчера в бумажнике, пока я был в отключке. В чем проблемы?
— Ты не понял. — Человек взял небольшую паузу. — Триста тысяч.
Я потерял дар речи. Спина похолодела. А мой собеседник между тем закончил беседу ультиматумом:
— Запоминай место и время…
Я машинально протянул руку к левой подмышке — туда, где майор Косыгин, которого я изображал на экране, носил оружие.
Бутылка коньяка опустела. Я стоял на балконе и, выкуривая сигарету за сигаретой, грубо пререкался с внутренними демонами, которые принялись уговаривать меня заказать еще одну бутылку и немедленно ее выкушать.
Но не поддался я.
Триста тысяч!Помнится, Петровский называл сумму в триста рублей, но, видимо, это был долг перед «Лагуной» за обеды и ужины. Триста же тысяч он оказался должен каким-то другим людям, и вот об этой космической сумме подлец предпочел умолчать. Да еще и рискнул привести меня туда, где нас чуть не разорвали.
