Незадолго до своей кончины Николай Владимирович в Мюнхене издал дневник Юлии Федоровны. Несколько экземпляров его попали в Россию. Маме тоже. И я могла читать его. И вообще, — как Адлербергша, — могу использовать сведения из него хотя бы вот в этом своем рассказе.
Меня всегда интересовала судьба оставшихся после 1918 года в России моими Адлербергами? И с теми, кто сохранился после первой мировой и Гражданской войн, где полегло Бог знает сколько моих родных, с началом царствования Александра III отдавших предпочтение военному поприщу, как оказалось, в совершенно мирное царствование. Только дядя мамы Николай Николаевич был дипломатом. В 1916 вернулся отозванным. Но в Петрограде, сошедшем с ума на, скорей всего, «немецкой почве» отношения к нему никак не имевшей, ко двору не пришелся. Сел за воспоминания. После переворота 1917 был неожиданно разыскан Чичериным и Троцким. И был приглашен ими в члены коллегии большевистского МИДа. Но теперь они ему сами не пришлись. Он сразу попал на крючок КГБ.
Скрываясь от них в дальних уголках России, он в конце 1923 года окончательно вернулся на Волынь, где обретались мама с бабушкой Марфой, Мартыном Николаевичем и Надеждой Николаевной, мачехой его, чтобы помочь беспомощным женщинам. Жили они под Старой Гутою за Кременцом в имении князя Трубецкого «Лески». Сам Алексей Владимирович Трубецкой, уехав за год до возвращения Николая Николаевича, за границу, оставил им дом со службами и садом. Предупредил — хозяйничайте!
Приехав к ним, Николай Николаевич, сходу, увез их в Старую Гуту к своему другу Рихарду Бауэру. Записался его родственником. И занялся тем, что умел и любил делать — выездкой лошадей на местном конном заводе. В 63 года он оказался молодцом!
Только время было жестокое. По. Украине прокатилась волна чудовищных по какой–то темной библейской ритуальной жестокости массовых сожжений живьем(!) меннонитов — немцев и голландцев. Тогда у нас, на Волыни только, погибло их в огне около шестидесяти тысяч… Детей, в основном — их в меннонитских семьях, как у евангелистов, полным полно было! А молодежь и семейные — эти давно мобилизованы были на разные «общественные» мероприятия. Мама была свидетельницей зверских убийств стариков–колонистов, которых для того люди из местечек пригоняли около двух лет к нам в Гутенские леса… Когда мама выросла в 17–и летнюю красавицу, — да еще и адлерберговской породы и стати, — ее «заметил» старший сын Нойборнского колониста Юлиуса Рейнгартовича Кринке — Отто. Познакомился с бабушкой и бабой Надей. Начал приглашать их концерты музыки — там замечательные народные оркестры и солисты были, выступавшие даже в Вене и Мюнхене!
