— Димас, — позвал он сонным голосом. — Димас, черт бы тебя побрал!
— Ну, — ответил проснувшийся Димас.
— Ты слышал?
— Что?
— Звук.
— Да какой звук, Гедес? Кто здесь может быть? Разве что шакал за крысами охотится.
— Да?
— Да.
Вот и весь разговор. Через полминуты легионеры уже опять крепко спали, даже не подумав подняться и проверить повозку. А в это время позади телеги, держась рукой за бок с поломанными ребрами, исходил слезами от боли внезапно «оживший» пленник Павел.
Почувствовав неожиданный прилив сил, он поднялся и медленно захромал в темноту ночи, в бескрайнюю анатолийскую степь.
Так он брел и брел навстречу утру. Ночной суховей обжигал его тело, которое и без того ужасно болело и требовало лечения. Вскоре на горизонте забрезжил рассвет, и степь приобрела свои привычные очертания: низкие кусты на потрескавшемся грунте, невысокая трава и одинокие деревья, изредка появляющиеся вдали и пропадающие за небольшими холмами по мере продвижения вперед. На одном из холмов Павел обернулся. Где-то далеко в лучах восходящего солнца блеснули доспехи римских воинов. Это была погоня. Павел, конечно, пошел не в Иконию, а старался уйти в сторону, запутывая следы. Но обмануть профессиональных воинов ему не удалось. Тарсянин сел на пригорок, спокойно ожидая своей участи. Скоро римляне подойдут ближе и, увидев его, настигнут. Он посмотрел в небо. Восходящее солнце уже окрашивало синий небосвод в нежные голубые тона. Так не хотелось умирать… В расцветающем небосводе Павел увидел высоко парящих стервятников. «Лучше уж казнь, чем попасть к ним на обед…» — пронеслось в голове. «Обед?!» — вдруг осенило проповедника. Если кружат стервятники, значит, видят пищу. Будто подтверждая эту догадку, из кустарника вышмыгнул шакал и побежал в сторону. Прикрыв глаза ладонью, тарсянин проследил его путь. В паре стадий от него лежало что-то большое, вокруг чего крутилась стая шакалов и все ниже спускались стервятники.
Павел собрал последние силы и спустился с холма, уже не оглядываясь. В голове крутилось только одно: «Только бы успеть… Только бы успеть». Его передвижение из последних сил едва ли можно было назвать бегом, но он торопился, как только мог, то и дело падая, вставая и снова падая. То, что он задумал, было невиданным шагом, на который способны немногие. Более того, только единицы могли бы додуматься до такого. Расстояние в две стадии[6] Павел прошел за полчаса, так больно ему было передвигаться. По пути он ухватил сухую ветку. Хищники, завидев человека с дубиной, отбежали от падали, но ненадолго. Тарсянин оказался прав: это был павший верблюд, очевидно, совсем недавно оставленный в степи кочевниками. Павший, но еще практически целый. Хищники-падальщики успели только разорвать брюшину и полакомиться требухой. Этого Павлу и было нужно. Туша уже начинала портиться, и к горлу подступила тошнота, но тарсянин зажал нос рукой и дышал ртом. Лучше быть грязным, чем мертвым.
