Кэтрин воинственно подняла подбородок и сложила руки на груди. Разумеется, она понимала, что Кевин прав, однако события развивались с такой стремительностью, и каждый новый их поворот вызывал такое смятение в душе, что упрямство было ее единственной защитой. Так и не дождавшись ответа, он повторил свое предложение:
— Давай пойдем, погуляем.
Руки ее бессильно опустились, желание бороться пропало.
— Вовремя остановиться ты не можешь?
Он рукавом вытер выступивший на лбу пот, взъерошив свои светлые волосы, и улыбнулся.
— А я никогда и не пробовал. Пойдем, погуляем, и по дороге я расскажу, что случится, если я от тебя отступлюсь. Должен же я получить какую-то компенсацию за усилия по увеселению миссис Кринстон с сестричками.
— Миссис Кастонс, — поправила Кэт. — Ты произвел на них неизгладимое впечатление. Они приезжают сюда каждый год, и еще никогда ничем не были довольны.
— За исключением моей стряпни.
Несмотря на головную боль, Кэтрин улыбнулась.
— И сегодняшнего танцевального вечера. Вот уж не думала, что кто-нибудь моложе сорока знает все эти танцы.
Выражение его лица потеплело.
— Этим я обязан маме и сестре, особенно сестре. Она в свое время увлекалась старыми кинофильмами и захотела освоить все танцы тридцатых годов. Мне пришлось стать ее партнером.
— Сколько тебе тогда было?
Он поднял глаза к потолку:
— Лет двадцать, кажется. Но я всегда был дилетантом по сравнению с ней.
Глядя на выражение бесконечной нежности и любви, появившееся на его лице, Кэтрин почувствовала, как сердце ее учащенно забилось, пробуждая те части души, которые, как ей казалось, слишком устали, чтобы чувствовать что бы то ни было. С этой стороны она его еще не знала: как любящего сына и брата. И это пробуждало надежды и желания, которые ей решительно не нравились. Тем не менее, она уступила:
— Хорошо. Я пойду с тобой.
Он кивнул с таким видом, как будто другого ответа и не ожидал:
— Подожди меня в холле, я принесу твою куртку. Стало прохладно.
Кевин помог ей надеть куртку и, пока она поправляла рукава, поднял тяжелую волну ее волос, чтобы высвободить их из-под воротника. Сделав это, он не отошел, и Кэтрин замерла. Осторожно повернувшись, она увидела, что он продолжает держать ее отливающие синевой волосы в своих ладонях.
— Два года я как сумасшедший бросался за каждой женщиной с такими волосами, думая, что это ты, — негромко, как будто обращаясь к самому себе, сказал он, заглядывая ей в глаза. — Я был идиотом. Ни у кого больше не может быть таких волос.
